читать дальше
9.
Вместо любви
Пожалуй, так можно было бы назвать весь этот цикл.
В голове у каждого созависимого обязательно и непременно обитает такой персонаж – Внутренний Контролер. В реальности этот персонаж идеально представлен типом бабульки-вахтерши, той, которая не за зарплату старается, а таким образом реализует свое представление о мировой гармонии – и потому мимо нее даже таракан не проскользнет незамеченным, не будучи просвечен насквозь рентгеновскими лучами, разложен на составлящие и оценен. Как правило – негативно. Эти бдительные бабульки – стратегический запас страны, тайное оружие массового поражения, любой представитель ЧОПа, в форменной экипировке и с оружием на боку, в подметки подобной бдунье не годится. И не суть важно, где именно у этой бабульки вахта – при входе в «учреждение» или на лавочке у подъезда.
Функции Внутреннего Контролера заключаются ровно в том же самом – бдить, изучать, держать и не пущать. Туда, куда категорически нельзя. Опознать этот персонаж, так сказать, изнутри, в одиночку, без специально обученного слушателя и наблюдателя (это не реклама психотерапии, это факт) бывает практически невозможно. Потому что эта штука весьма ловко мимикрирует под «взрослый, разумный подход», «здравый смысл» и «взятие на себя ответственности». Хотя ни с первым, ни со вторым, ни с третьим не имеет ровно ничего общего.
У каждого Контролера имеется в наличии изрядного формата книжица, в которой все указано и все расписано – про то, как нужно и про то, как должно. Каким должен быть он сам, каким должны быть отношения, как должны развиваться события, как должны себя вести другие… При попытках за уши притянуть реальность к тому, что прописано в Унутренем Уставе, в ход идет все, что только — угрозы, уговоры, принуждение, советы, шантаж. Попытки уконтролировать принципиально неконтролируемое, как правило, откусывают изрядный кусок жизни и чертову уйму ресурса, но это не останавливает. Невозможность достичь цели в этих вопросах созависимые рассматривают как собственное поражение и утрату смысла жизни. Поскольку – помним, да? – вся идентичность созависимого завязана на убеждении о том, что именно он ответственен за чувства, мысли, действия других, за их выбор, желания и нужды, за их благополучие или недостаток благополучия и даже за саму судьбу.
А эта идея, в свою очередь, замешана на том, что другой – абсолютно беспомощен и никчемен. По умолчанию. Просто в силу того, что каким-то образом привлек внимание созависимого.
А еще – они обычно называют это любовью.
Что, собственно, неудивительно. Поскольку термоядерный коктейль из родительского насилия и идеи о родительской же беспомощности перед ребенком – это именно тот напиток, которым его потчевали с младых ногтей. На этикетке такого коктейля обычно стоит надпись «я тебе добра желаю, (а ты, сволочь, сопротивляешься – обычно зачеркнуто, но небрежно, читается без особого труда)!». Ряд особо умных и изощренных родителей поверх этой этикетки налепливает другую: «я тебя люблю (и потому ты мне по жизни должен)».
В качестве ингредиентов для коктейля годится все, что угодно.
Насильное впихивание еды. Потому что ребенку надо регулярно и правильно питаться.
Унижения и побои. Потому что по-хорошему не понимает.
Истерить, закатывать скандалы, организовывать показательные умирания, а потом заставлять дитя просить прощения. За то, что довело до такого состояния.
Запрет плакать, горевать, переживать неприятные эмоции. Потому что у любящего родителя от этого нервы расходятся.
Вопрос о том, каково при этом ребенку, подобного родителя, естественно, не волнует. И волновать, в принципе, не может. Поскольку родитель, регулярно устраивающий подобный кордебалет со стриптизом, сам является психологическим ребенком. Причем, ребенком очень маленьким, так и не отделившимся на личностном плане от собственной матери. И ведет себя строго соответственно.
Ребенку, который внутренне еще не отделился от матери, глубоко и искренне плевать на то, что там с нею и каково ей. Для него мать пока еще – просто питательная среда, источник еды, тепла, сухих пеленок и всего прочего, что потребно для комфорта. В этом нет ничего ужасного, подобное «психологическое донашивание», когда в первые месяцы жизни мать остается для ребенка просто питательной средой, является залогом выживания новорожденного человеческого дитеныша.
Паспортно взрослые, но личностно так и не «родившиеся» родители совершенно искренне – и, как правило, совершенно неосознанно – уверены в том, что любой близкий является той самой питательной средой, которой когда-то была мама. Дальние тоже ею являются – других-то способов отношений в опыте нету – но с дальних стребовать бывает посложнее. Поэтому что виртуозно умеют делать подобные родители – это легким движением руки переворачивать всю систему собственных отношений с детьми с ног на голову.
В то положение, где ребенок обязан заботиться об интересах родителя, о его душевном (а впоследствии зачастую – и материальном) благополучии.
Перевертыш этот происходит, как правило, очень рано, в тот период, когда ребенок еще не в состоянии воспринимать действия родителя хоть сколько-то критично. Начинается он с мелочей – с указаний о том, что Великий и Могучий Ребенок что-то такое нехорошее с Маленьким и Беспомощным Родителем делает: «ты меня обижаешь, расстраиваешь, злишь, выводишь из себя, далее по списку» - и доходить может до полного абсурда типа бития в истерике на тему «ты меня не любишь, ты меня бросаешь!» при любой попытке взрослеющего дитяти заиметь отдельный от родителя кусок жизни.
Совершенно закономерно в подобной ситуации Великий и Могучий Ребенок начинает чувствовать себя большой падлой. По жизни виноватой перед Маленьким и Беспомощным Родителем. Который любит, старается, всю жизнь на дитя положил, все силы потратил. А неблагодарное дитя в ответ на это фигвамы рисует.
В системе созависимых координат любая попытка отдельности – это та вина, за которую не бывает прощения. Искупить ее оказывается возможно лишь одним – «доказательством любви». Возвращением в слияние, подчинение и обслуживание.
При этом родителям совершенно не обязательно быть «явными» аддиктами – алкоголиками, наркоманами, игроманами… Им достаточно быть просто незрелыми личностями, пожизненно тянущимися в струнку с целью выцарапать из окружающего мира положительную оценку. Эффект будет ровнешенько тот же самый.
10.
Отступление второе, окололирическое или Любовь как встреча двух неврозов
Не так давно мне задали вопрос - а что у нас в искусстве есть такого, чтобы про любовь, а не про невроз? Я тогда, признаться, затруднилась с ответом, да и сейчас у меня его нет - то, что "не про невроз", оно обычно незрелищно, со стороны - скучновато, никаких страстей ррроковых, чего там описывать-показывать?
При этом, правда, стало интересно - а что нынче описывают-показывают из того, что "про любовь"? Полотна типа "Кармелита, цыганская страсть" я, конечно, не осилю, а вот те "про-любовные" киношки, что по выходным крутит телеканал "Россия" - вполне можно попытаться. Вчера попыталась. Киношка называлась "Абонент временно недоступен".
Фабула такова - "живет семья, обычная семья" - жена Лана лет тридцати с чем-то; муж Герман, то ли приближающийся к сороковнику, то ли уже его миновавший; и их сын Котя, мальчик неопределенного возраста - на вид, лет восьми-девяти, но с прической "а-ля херувим" и поведением четырех-пятилетнего малыша. Герман - пластический хирург, Лана при нем - прислуга за все, от администратора до девочки на побегушках, мальчик Котя - марионетка, призванная своим присутствием дополнять и подкреплять картинку "счастливой семьи". Сам по себе мальчик ни одному из родителей не интересен, у каждого из них есть более увлекательные занятия. Папа Герман занят поддержанием идеи о себе-великом и прекрасном - пластическом хирурге (его выбор профессии - резать-перекраивать женские тела и лица - сам по себе довольно сиптоматичен) и вообще; мама Лана занята поддержанием идеализированного переноса в отношении мужа, решительно отказываясь видеть в своем потасканном красавце то, что он из себя представляет на самом деле - жесткого и избалованного мальчика, уверенного, что мир существует исключительно для его удобства и развлечения.
В сущности, это блестящая иллюстрация "нарциссического сговора". Герман и Лана - абсолютно комплиментарная пара, в которой один из партнеров полностью лишен критики в отношении собственных проявлений - что называется, "ни стыда, ни совести" - и пребывает в заблуждении о том, что абсолютно любое его слово и действие достойно восхищения; а второй партнер своим поведением изо всех сил помогает первому это убеждение-заблуждение поддерживать.
В силу своих личностных особенностей Герман и Лана остро нуждаются друг в друге. Герману нужен рядом кто-то, кто своим служением и обожанием станет подтверждать его величие; Лане необходим рядом кто-то «великий», в сущности, для того же самого – для самоутверждения: если рядом со мной такой мужчина, значит, я тоже чего-то стою.
Ни один из них не чувствует себя полноценной личностью и оба пытаются избежать болезненного признания собственного ощущения неполноценности попытками «отразиться» в ком-то другом: Герман – в восхищении пациенток и служении жены, Лана – в наличии красивого и успешного мужа. Они оба – нарциссические травматики, которых когда-то не смогли полноценно – с тем, что нравится и что не нравится - и с любовью «отразить» их родители.
Каким образом дошел до жизни такой Герман – ясно из фильма. У него обожающая мама (об отце никаких упоминаний нет), стремящаяся «сделать для сына всё».
Кстати, само это стремление – сделать для ребенка всё – по умолчанию подразумевает, что ребенок сам по себе – ноль без палочки, ничего своего у него нет и быть не может, он не более, чем чистый лист, на котором родитель пишет всё, что взбредет ему в голову.
На «листе»-Германе его обожающая мама забыла написать, что ее сын – обычный человек, который может совершать ошибки, быть неправым, вольно или невольно причинять боль другим людям… Маме Германа очень хотелось верить в то, что ее сын – ее сын! – является совершенным и идеальным существом; ошибки и недостатки могут иметь все другие, но только не ее сын. И если кто-то другой замечает в ее сыне несовершенства, то этот другой – враг и коварный злодей, на святое покусившийся.
О родителях Ланы в фильме нет никакой информации, но, по ее способу поведения, можно предположить, что ее воспитывали, скорее, в уничижительном ключе – подчеркивая ошибки и игнорируя достижения как нечто, само собой разумеющееся, на что и внимания обращать не стоит.
Таким образом, союз Ланы и Германа – это брак каждого из них со своим «родителем», человеком, обращающимся с ним так же, как обращался в детстве родитель реальный.
У Германа – по фильму – друзей нет, и это вполне объяснимо, мужчины, как правило, не склонны к восхищению и обожанию собрата по полу, а Герман под хорошими отношениями понимает именно восхищение его персоной.
У Ланы есть две подруги – Таня и Жанна – одинокие женщины, также участвующие в нарциссическом сговоре вокруг «шикарного мужчины» Германа. Они регулярно напоминают Лане о том, какой великолепный муж ей достался и скрывают от нее тот факт, что шикарный мужчина изменяет их любимой подруге направо и налево.
Поскольку Лана, ослепленная невротической идеализацией – из тех, кто «сам обманываться рад», то адюльтеров Германа она не замечает до тех пор, пока имеет хоть какую-то возможность их не замечать. Эту возможность отнимает у нее собственный сын – возможно, бессознательно мстя родителям за игнорирование его детских интересов и желаний. После того, как мама – в очередной, видимо, раз – пропускает мимо ушей сообщение мальчика о том, что он не хочет ехать к бабушке на дачу, и бодро начинает говорить с ним о чем-то совершенно другом, Котя сообщает ей о том, что он видел, как «папа целовался с тетей».
В этот момент у Ланы происходит то, что невротику кажется крушением мира. А, на самом деле, является крушением иллюзий и ожиданий. Реальный муж оказывается не идеалом совершенным, а обычным мужчиной, к тому же, гуляющим «налево». А сама Лана – соответственно – перестает быть идеальной спутницей идеального мужчины и превращается в обычную обманутую жену. Которая – как и положено, и как выясняется из пьяного разговора с подруженьками – последней узнает то, что давным-давно знают все окружающие.
В этом месте всегда есть два пути:
1. Пережить разочарование в том, что идеала не получилось, партнер по отношениям является обычным человеком, и начать уже, наконец, с этим человеком знакомиться, узнавать, а что в нем еще есть, кроме того, что когда-то привлекло и заставило считать вожделенным идеалом.
В сущности, это место для обращения за психотерапевтической помощью – семейной или индивидуальной.
2. Разрушить отношения или самое партнера (убийство на почве ревности – это как раз месть за разрушение идеализации, за то, что партнер(ша) не оправдал(а) инфантильных ожиданий).
Экранные герои выбирают второй путь. Что тоже естественно, выбрать первый они не могут в силу нарушенности личностных структур, нарциссическое разочарование сопровождается, как правило, таким мощным негативным аффектом, что здравый смысл уныло курит в сторонке.
Лана начинает разрушать отношения – набрасывается на мужа с обвинениями, упреками и претензиями. Причем, главным обвинением выдвигается «ты крутил романы на глазах у ребенка!», а главным упреком – «я столько для тебя сделала, стольким пожертвовала!».
В сущности – это вопль отчаяния. От того, что, как она ни старалась, так и не смогла своим хорошим, правильным и самоотверженным поведением купить любовь мужа. Точно так же, как когда-то в детстве не смогла стать настолько хорошей, чтобы купить этим любовь своих родителей. Орущая на мужа Лана в этот момент является маленькой девочкой, которая хочет, но не может выразить то, как отчаянно она нуждается в любви, как пытается всеми силами ее заслужить и как больно она ранится о то, что эти попытки раз за разом оказываются безуспешными. Именно поэтому ее главный упрек мужу – о ребенке, а не о ней самой. Собственной – многолетней, идущей из раннего детства - боли она не выражает и, скорее всего, не осознает. Для нее проще разрушить брак, чем признать разрушительным – для нее самой и для других - собственный способ строить отношения через попытки заслужить и купить любовь.
Герман в ответ начинает разрушать не только отношения – бросая в ответ на упреки жены отвергающее-обесценивающее: «я тебя ни о каких жертвах не просил!», «это моя квартира, мой ребенок, моя клиника, ничего твоего тут нет!» - но и партнера. Он бьет жену, та падает, ударяется головой…
В сущности, поведение Германа продиктовано тем же самым, что и поведение его жены – болью и страхом от того, что роли «шикарного мужчины» и «блестящего хирурга» принесли ему восхищение, но не принесли любви и принятия. И от того, что это восхищение так легко и стремительно обернулось ненавистью и обвинениями. Что, выпавший из этих двух великолепных ролей, он оказался не нужен; что жена мгновенно решилась разрушить их совместное существование и лишить своей помощи в отместку за его несоответствие идеальной роли.
Собственно, до этого места в фильме – всё правда. В том смысле, что именно так оно обычно и бывает. Дальнейшая попытка создания очередного стилизованного варианта сказки про Золушку с психологической точки зрения заслуживает лишь беглого рассмотрения.
Ударенная головой Лана уходит из дома, на улице теряет сознание, за сознанием – память, чисто случайно оказывается в доме у какого-то «академика», семейство которого дружно полюбляет беспамятную бедняжку всей душой… В семействе – естественно – обнаруживается очередной шикарный мужчина, Никита, который полюбляет бедняжку Лану сильнее всего прочего семейства и попутно проникается нежными чувствами к ребенку, которым Лана, сама того еще не зная в момент крушения своей семейной лодки, оказывается беременна от негодного Германа. Самого же Германа – брошенного на произвол судьбы и административной работы по клинике пластической хирургии негодной Ланной - в это время прибирает к рукам подруга Таня… В итоге глубоко беременная Лана, наконец, вспоминает, кто она и что с нею было. Она прибывает к мужу в офис с животом и в сопровождении обожающего Никиты… и – вот совершенно неожиданно для себя – не встречает у Германа ни радости, ни сочувствия, ни понимания. А встречает упреки в том, что она его бросила, а сама развлекалась и устраивала свою жизнь.
Опять же – при всей абсурдности подобной ситуации - для «профессиональной пострадайки» Ланы она является абсолютно естественной: скроить все именно так, чтобы наверняка быть отвергнутой, обвиненной и оскорбленной в лучших чувствах. И дальше горько тосковать носом в стенку, последовательно отвергая всё семейство «академика», пытающееся ее поддержать и утешить. В жизненном сценарии Ланы нет опции о том, что ее можно любить просто так, не в обмен на жертвование и заслуживание. В этом сценарии ничего не сказано о том что можно поддерживать и утешать человека, даже не выясняя особо, из-за чего именно ему плохо и не сам ли он в том, что ему плохо, виноват; можно поддерживать и утешать просто так; потому что сочувственно и жалко, и хочется помочь.
Все эти проявления той самой любви, которую Лана долго и безуспешно пыталась купить послушанием и самоотверженностью, она отвергает именно в силу того, что такое ею не признается за любовь.
Она и дальше будет разными способами отвергать семейство «академика», вновь сосредоточив внимание и усилия на том, что ей хорошо знакомо, и где она знает, как жить – на ситуации с Германом. Она будет по суду делить с ним ребенка; проиграв суд, предложит бывшему мужу обмен – его отказ опеки над сыном взамен на ее половину акций их новой клиники. Ни о какой любви к ребенку в этом случае речь, понятное дело, не идет ни у Ланы, ни у Германа, представления о том, как выглядит любовь ни одному из них не завозили. Это исключительно вопрос власти и возможности диктовать условия о том, где, сколько и как он(а) сможет видеться с сыном, бывшему супругу, ставшему из «хорошего» - «плохим».
Дальше Лана в очередной раз оставит с носом семейство «академика», радостно ожидающее возвращения «Ланочки» из роддома к ним, в выдраенный дом, где всё подготовлено к приему новорожденной. Не знающая любви, не способная признавать ни свои чувства, ни чувства других людей, она искренне не понимает, какой эффект производят подобные поступки на людей, небезразличных к ней и к ее судьбе. Занятая собственным глубоким пострадайством от негодяя-Германа, Лана об этом просто не думает.
Конечно, к фильму, в лучших традициях, попытались пришпилить хэппи-энд. О том, как через полгода Лана с дочерью мило общается с семейством «академика»; семейство наперебой нянчится с ее дочкой; сын Котя называет «академика» дедушкой, а обожающий Никита, наконец, получает от Ланы признание в том, что он ей «нужен».
Что тоже симптоматично – о любви тут опять речи нет, речь – о нужности.
В общем, в счастливость данного финала верится слабо. Лана не изменилась и дальнейший расклад ее семейной жизни в том случае, если она выйдет замуж за Никиту, скорее всего, окажется реверсом ее жизни с Германом. То же самое обожание и тот же самый нарциссический сговор – только теперь вокруг самое Ланы – уж больно легко и покорно спускает с рук все ее выходки «академическое» семейство; воспринимая всё, как должное и не очерчивая никаких границ допустимого: «вот тут – прощается, а тут – запрещается». А сама Лана принимает это отношение столь же легко и естественно, как когда-то Герман принимал ее собственное аналогичное отношение.
Круг замкнулся. И любовь в него снова не попала. Хэппи-энда не случилось.
11.
Созависимость в социо-культурном разрезе
Бьюдженталь в "Науке быть живым" неоднократно повторяет, что психотерапия - это то, о чем следует думать как об одном из главных событий жизни, поскольку то, чем занимаются в этом процессе, является пересмотром всего пути и смысла человеческой жизни. Хорошая новость - это, действительно, так. Пересмотр, действительно, происходит и в этом процессе многое меняется и в самом человеке и в его взаимоотношениях с окружением.
Плохая новость - это, действительно, так. Пересмотр, действительно, происходит и это требует определенного количества времени. И изрядная часть этого времени уходит на наращивание внутренних ресурсов для того, чтобы увидеть то, что раньше вытеснялось, отрицалось или искажалось. Зачастую - просто на то, чтобы человек обнаружил удивительное: он - есть. И он что-то делает. Что-то такое, после чего ему становится плохо. И он при этом - не дурак и не законченный мазохист, не. Нормальный человек, хороший, разумный... просто он когда-то научился делать вот так - и в этом "когда-то" делание вот так приносило ему определенную пользу - ну и валит дальше на автопилоте.
Вполне естественно, что для страны, в которой много десятилетий доблестью считалось сливаться в едином порыве - не суть важно, против чего или ради чего - умение отдельно взятого индивидуума отскребать свое Я от складок местности и распознавать факт совершения им каких-то действий уже само по себе является задачкой со многими неизвестными. И чреватой многими опасностями. В мое школьное время - уже очень далекое от эпохи революций и репрессий - одним из самых постыдных деяний, помнится, было принято считать "отделение от коллектива". То есть - если не сливаешься, значит, что-то с тобой не в порядке. Какой-то ты неправильный. Испорченный-поломанный. И надо тебя чинить. При помощи топора, молотка и какой-то матери мер общественного воздействия.
При таком раскладе найти то, что необходимо для удовлетворяющей жизни - баланс между собственными интересами и интересами окружения - абсолютно невозможно. Ведь для того, чтобы этот баланс хотя бы начать искать, необходимо сперва отделиться. Понять, что есть Я и есть Другие. И среди этих других есть Те, Отношения С Кем Мне Важны, и есть такие, которые Шли Бы Лесом, От Меня При Этом Не Убудет. Этот процесс оказывается запорот в самой начальной точке. Той, где отделиться оказывается опасным и наказуемым.
В более "взрослом" варианте это дело вовсю цветет в модных ныне "корпоративных ценностях", передранных с западного стандарта и зачастую доведенных до полного абсурда. До того самого слияния в едином порыве во имя (не свое) и на благо (не свое) в любое время дня и ночи. И никак иначе.
Что в итоге? В итоге получается, что если приходящий клиент озадачивается хотя бы робким размышлением на тему "может, я что-нибудь не так делаю?" - это уже большая-пребольшая терапевтическая удача. Потому как - см. выше - тот факт, что он есть и что он что-то в свой жизни делает человек в данном случае уже выяснил.
Чаще же приходится встречаться с тем, что, приходя к психологу, человек воспринимает себя как машину, в которой что-то сломалось. А специалиста - как автомеханика, который орлиным взором моментально вычислит, какой там из узлов-шестеренок поломался, быстренько его заменит и дальше всё будет чудесно. И зачастую им проще бывает решить, что специалист некомпетентен - не сумел вычислить и починить неисправность - чем признать, что они устроены гораздо сложнее любой машины. И уж совсем плохо помещается обычно в сознание тот факт, что, даже в рамках одного психотипа, каждая личность устроена по-своему, нет двух одинаковых. А потому нет и единого универсального "крэкс-пэкс-фэкс", от которого произойдут изменения. Что каждый раз надо разматывать каждую жизненную историю, среди которых - честное слово - нет ни одной повторяющейся.
Вот поэтому - какие бы дифирамбы ни пели некоторые коллеги краткосрочной терапии, по принципу "убирания симптомов" - я склонна считать такую работу действием, скажем так, мало полезным. Убрать симптом - не вопрос. Вопрос в том, что, если оставить при этом незатронутой причину возникновения этого симптома, она очень быстро проявит себя в каком-нибудь другом разрушительном варианте. И всё вернется на круги своя.
Поэтому могу лишь повторить вслед за Бьюдженталем: психотерапия - это то, о чем стоит думать как об одном из главных событий жизни. Именно с такого отношения и начинается путь к изменениям и улучшениям.
12.
Сказки нашего времени или Немного о ранних травмах
Вот было у крестьянина три сына,
Все трое - дураки, что характерно.
Атос, Портос и младший – Буратино
Принцессу встретили, и кончилось всё скверно!
Они вложили ей, на всякий случай,
Прям под матрац горошину. Тротила.
И от дворца остался только ключик,
Который сныкала безумная Тортилла.
Её царевич отловил и долго мучил
Кричал: "Зачем тебе такие уши, бабка?"
Потом убил, сварил и съел, а ейный ключик
У Дуремара поменял на центнер мака.
Т. Шаов,
«Сказки нашего времени»
Когда-то давно, когда я в первый раз прочитала книжку Игоря Дехтяра «Психотерапевтическая мишень в психотерапии» и в самом ее начале встретила фразу о том, что «психотерапия создает для человека новый миф и его жизни, ив этом мифе самореализующееся пророчество о его новой жизни и вероятности обретения новых возможностей», я была, можно сказать, оскорблена. Ну, не может же быть, чтобы всё было так просто! Чтоб была жизнь – плохая, а для того, чтобы стала хорошая, всего-то делов требуется – новый миф создать. Не бывает такого!
Книжку, правда, отодвинув возмущение, тогда дочитала и с тех пор не один раз перечитывала; она у меня закладками истыкана и, вообще, является одной из наиболее часто пользуемых.
Но, чем дальше, тем больше я прихожу к выводу о том, что в «мифе о жизненном мифе» - всё правда.
С чем человек приходит к психологу или к психотерапевту?
Вы, вообще, думает, что он туда один приходит? Да ничего подобного.
Во-первых, он приходит с историей о том, что что-то в его жизни складывается не так, как он хочет.
Это уже – одна сюжетная линия мифа и один из мифических персонажей. Жизнь.
Которая складывается или не складывается.
Порою (а в наш психологически просвещенный век - очень часто) человек даже может вполне четко назвать причины, по которым не складывается. Мама. Папа. Характер. Семейный сценарий. Базовая тревожность. Ранние травмы. Запрет на… (нужное вставить). И так далее.
Это – следующие персонажи личного мифа.
Которые что-то такое с человеком делают, от чего ему живется плохо.
Еще один персонаж – сам пришедший.
Человек, у которого проблема.
Проблема, кстати, обычно тоже – персонаж.
Отношение к которому варьирует в самом широком диапазоне – от стыда за наличие проблемы до гордости за нее.
Короче, завязка психотерапевтического мифа всегда стандартна: Жил да был Человек со своей Проблемой; жили они долго, не сказать, чтоб сильно счастливо, но привыкли за это время к тому, что они друг у друга есть, Проблема – у Человека, а Человек – у Проблемы; и в один прекрасный день решил Человек Проблему свою взять да и порешать… а Проблема, естественно, совсем не хочет, чтобы ее тогосеньки… порешили… она прижилась, освоилась, корни пустила, и быть низведенной с этого положения хотя бы до уровня Задачи ну просто категорически не согласна. И зовет она тогда на помощь к себе следующего персонажа. Которого зовут Сопротивление.
И вот вся эта развеселая компания появляется перед терапевтом.
Клиент на стуле сидит.
Проблема с Сопротивлением за плечами у него стоят, как стражи порога – не пройдешь, мол, в какую-то другою жизнь, такую, чтоб складывалась!
Жизнь в уголке свернулась, подремывает чутко. Готовая в любой момент выскочить и подтвердить – не складываюсь, мол, не умею, не могу, и не просите даже!
Мама с Папой поблизости ошиваются. Бдят, чтобы заветы да наказы родительские в целости остались.
Характер со Сценариями под потолком хороводы водят. Весело им. От того, что Человек их так слушается безоговорочно.
И мораль сей басни в том, что Человек со всей этой развеселой компанией ничего поделать не может. И даже понимает с трудом, кто тут чей. То ли компания эта – у него, и он в ситуации хозяин; то ли он сам – у них на побегушках?
Что самое интересное – однозначного ответа тут нет. Оба ответа будут правильные.
Конечно, сказочку о том, что у Человека есть Проблема, для этого Человека когда-то кто-то сочинил. И рассказывал неоднократно.
Обычно это сказочка – про неспособность.
Про то, что «ты не можешь».
Не можешь быть умным.
Не можешь быть красивым.
Не можешь быть успешным.
Не можешь быть любимым.
Не можешь быть хорошим.
Не можешь быть плохим.
И еще много чего не можешь.
И мало кто в детстве – да и во взрослости тоже – понимает, что «не можешь» на самом деле выглядит как «я тебе не позволю» (за прекрасный перевод этой фразы спасибо eden_garden).
Ну и правда – не позволяют.
Раз не позволили, два запретили, три отругали, четыре наказали…
Человек – даже если он Дите еще – все-таки, сапиенс, логические выводы делать может и причинно-следственные связи выстраивать способен. Вот и выстраивает – да, не могу.
Даже и пытаться не стоит. Одни от этих попыток неприятности.
И возникает из этого опыта то, что можно назвать характером, а можно – модным словосочетанием «комплекс неполноценности». Миф о «Человеке, который не может».
Не может зарабатывать деньги.
Не может строить отношения.
Не может постоять за себя.
Не может доверять.
Не может… не может… не может…
И дальше, всю жизнь, он уже рассказывает этот миф самому себе. И в ситуации, где открывается возможность что-то из «непозволенного» попробовать, он начинает этим мифом сам себя привычно чмырить. «Да не со зла, причем, так по сюжету надо».
Напоминает себе о том, что он – «Человек, который не может», не пробует «мочь»… в итоге фактически получает подтверждение – да, действительно, не могу. Вот не смог же.
И получается таким образом то самое самореализующееся пророчество, с которого этот разговор и начался.
Вот поэтому «психотерапия это не то, что вы думаете. Она о том, как вы думаете*. Она привлекает внимание к незаметному притворству в том, как вы думаете».
И результат психотерапии появляется там, где Человек перестает притворяться. И создает для себя новую сказку.
О том, что это он раньше не мог. А теперь – вполне.
О том, что если и сейчас не может – то это повод научиться. Если хочется.
А если учиться не хочется – то, на самом-то деле, ему это мочь и не нужно. Это Папе с Мамой нужно было, чтоб он это мог. По каким-то их собственным, мамо-папским причинам. А сам он и без этого умения вполне хорош и жизнью доволен.
Угу, я знаю, о том, что упомянутое в третьем пункте, частенько вызывает реакцию отрицания и ехидные воспоминания об анекдоте про энурез, которым больной в итоге стал гордиться.
Если с вами произошло что-то подобное, значит, вы – «счастливый» обладатель сказочки о вашей полной никчемности. Вспомните, кто и когда вам ее рассказал.
9.
Вместо любви
Пожалуй, так можно было бы назвать весь этот цикл.
В голове у каждого созависимого обязательно и непременно обитает такой персонаж – Внутренний Контролер. В реальности этот персонаж идеально представлен типом бабульки-вахтерши, той, которая не за зарплату старается, а таким образом реализует свое представление о мировой гармонии – и потому мимо нее даже таракан не проскользнет незамеченным, не будучи просвечен насквозь рентгеновскими лучами, разложен на составлящие и оценен. Как правило – негативно. Эти бдительные бабульки – стратегический запас страны, тайное оружие массового поражения, любой представитель ЧОПа, в форменной экипировке и с оружием на боку, в подметки подобной бдунье не годится. И не суть важно, где именно у этой бабульки вахта – при входе в «учреждение» или на лавочке у подъезда.
Функции Внутреннего Контролера заключаются ровно в том же самом – бдить, изучать, держать и не пущать. Туда, куда категорически нельзя. Опознать этот персонаж, так сказать, изнутри, в одиночку, без специально обученного слушателя и наблюдателя (это не реклама психотерапии, это факт) бывает практически невозможно. Потому что эта штука весьма ловко мимикрирует под «взрослый, разумный подход», «здравый смысл» и «взятие на себя ответственности». Хотя ни с первым, ни со вторым, ни с третьим не имеет ровно ничего общего.
У каждого Контролера имеется в наличии изрядного формата книжица, в которой все указано и все расписано – про то, как нужно и про то, как должно. Каким должен быть он сам, каким должны быть отношения, как должны развиваться события, как должны себя вести другие… При попытках за уши притянуть реальность к тому, что прописано в Унутренем Уставе, в ход идет все, что только — угрозы, уговоры, принуждение, советы, шантаж. Попытки уконтролировать принципиально неконтролируемое, как правило, откусывают изрядный кусок жизни и чертову уйму ресурса, но это не останавливает. Невозможность достичь цели в этих вопросах созависимые рассматривают как собственное поражение и утрату смысла жизни. Поскольку – помним, да? – вся идентичность созависимого завязана на убеждении о том, что именно он ответственен за чувства, мысли, действия других, за их выбор, желания и нужды, за их благополучие или недостаток благополучия и даже за саму судьбу.
А эта идея, в свою очередь, замешана на том, что другой – абсолютно беспомощен и никчемен. По умолчанию. Просто в силу того, что каким-то образом привлек внимание созависимого.
А еще – они обычно называют это любовью.
Что, собственно, неудивительно. Поскольку термоядерный коктейль из родительского насилия и идеи о родительской же беспомощности перед ребенком – это именно тот напиток, которым его потчевали с младых ногтей. На этикетке такого коктейля обычно стоит надпись «я тебе добра желаю, (а ты, сволочь, сопротивляешься – обычно зачеркнуто, но небрежно, читается без особого труда)!». Ряд особо умных и изощренных родителей поверх этой этикетки налепливает другую: «я тебя люблю (и потому ты мне по жизни должен)».
В качестве ингредиентов для коктейля годится все, что угодно.
Насильное впихивание еды. Потому что ребенку надо регулярно и правильно питаться.
Унижения и побои. Потому что по-хорошему не понимает.
Истерить, закатывать скандалы, организовывать показательные умирания, а потом заставлять дитя просить прощения. За то, что довело до такого состояния.
Запрет плакать, горевать, переживать неприятные эмоции. Потому что у любящего родителя от этого нервы расходятся.
Вопрос о том, каково при этом ребенку, подобного родителя, естественно, не волнует. И волновать, в принципе, не может. Поскольку родитель, регулярно устраивающий подобный кордебалет со стриптизом, сам является психологическим ребенком. Причем, ребенком очень маленьким, так и не отделившимся на личностном плане от собственной матери. И ведет себя строго соответственно.
Ребенку, который внутренне еще не отделился от матери, глубоко и искренне плевать на то, что там с нею и каково ей. Для него мать пока еще – просто питательная среда, источник еды, тепла, сухих пеленок и всего прочего, что потребно для комфорта. В этом нет ничего ужасного, подобное «психологическое донашивание», когда в первые месяцы жизни мать остается для ребенка просто питательной средой, является залогом выживания новорожденного человеческого дитеныша.
Паспортно взрослые, но личностно так и не «родившиеся» родители совершенно искренне – и, как правило, совершенно неосознанно – уверены в том, что любой близкий является той самой питательной средой, которой когда-то была мама. Дальние тоже ею являются – других-то способов отношений в опыте нету – но с дальних стребовать бывает посложнее. Поэтому что виртуозно умеют делать подобные родители – это легким движением руки переворачивать всю систему собственных отношений с детьми с ног на голову.
В то положение, где ребенок обязан заботиться об интересах родителя, о его душевном (а впоследствии зачастую – и материальном) благополучии.
Перевертыш этот происходит, как правило, очень рано, в тот период, когда ребенок еще не в состоянии воспринимать действия родителя хоть сколько-то критично. Начинается он с мелочей – с указаний о том, что Великий и Могучий Ребенок что-то такое нехорошее с Маленьким и Беспомощным Родителем делает: «ты меня обижаешь, расстраиваешь, злишь, выводишь из себя, далее по списку» - и доходить может до полного абсурда типа бития в истерике на тему «ты меня не любишь, ты меня бросаешь!» при любой попытке взрослеющего дитяти заиметь отдельный от родителя кусок жизни.
Совершенно закономерно в подобной ситуации Великий и Могучий Ребенок начинает чувствовать себя большой падлой. По жизни виноватой перед Маленьким и Беспомощным Родителем. Который любит, старается, всю жизнь на дитя положил, все силы потратил. А неблагодарное дитя в ответ на это фигвамы рисует.
В системе созависимых координат любая попытка отдельности – это та вина, за которую не бывает прощения. Искупить ее оказывается возможно лишь одним – «доказательством любви». Возвращением в слияние, подчинение и обслуживание.
При этом родителям совершенно не обязательно быть «явными» аддиктами – алкоголиками, наркоманами, игроманами… Им достаточно быть просто незрелыми личностями, пожизненно тянущимися в струнку с целью выцарапать из окружающего мира положительную оценку. Эффект будет ровнешенько тот же самый.
10.
Отступление второе, окололирическое или Любовь как встреча двух неврозов
Не так давно мне задали вопрос - а что у нас в искусстве есть такого, чтобы про любовь, а не про невроз? Я тогда, признаться, затруднилась с ответом, да и сейчас у меня его нет - то, что "не про невроз", оно обычно незрелищно, со стороны - скучновато, никаких страстей ррроковых, чего там описывать-показывать?
При этом, правда, стало интересно - а что нынче описывают-показывают из того, что "про любовь"? Полотна типа "Кармелита, цыганская страсть" я, конечно, не осилю, а вот те "про-любовные" киношки, что по выходным крутит телеканал "Россия" - вполне можно попытаться. Вчера попыталась. Киношка называлась "Абонент временно недоступен".
Фабула такова - "живет семья, обычная семья" - жена Лана лет тридцати с чем-то; муж Герман, то ли приближающийся к сороковнику, то ли уже его миновавший; и их сын Котя, мальчик неопределенного возраста - на вид, лет восьми-девяти, но с прической "а-ля херувим" и поведением четырех-пятилетнего малыша. Герман - пластический хирург, Лана при нем - прислуга за все, от администратора до девочки на побегушках, мальчик Котя - марионетка, призванная своим присутствием дополнять и подкреплять картинку "счастливой семьи". Сам по себе мальчик ни одному из родителей не интересен, у каждого из них есть более увлекательные занятия. Папа Герман занят поддержанием идеи о себе-великом и прекрасном - пластическом хирурге (его выбор профессии - резать-перекраивать женские тела и лица - сам по себе довольно сиптоматичен) и вообще; мама Лана занята поддержанием идеализированного переноса в отношении мужа, решительно отказываясь видеть в своем потасканном красавце то, что он из себя представляет на самом деле - жесткого и избалованного мальчика, уверенного, что мир существует исключительно для его удобства и развлечения.
В сущности, это блестящая иллюстрация "нарциссического сговора". Герман и Лана - абсолютно комплиментарная пара, в которой один из партнеров полностью лишен критики в отношении собственных проявлений - что называется, "ни стыда, ни совести" - и пребывает в заблуждении о том, что абсолютно любое его слово и действие достойно восхищения; а второй партнер своим поведением изо всех сил помогает первому это убеждение-заблуждение поддерживать.
В силу своих личностных особенностей Герман и Лана остро нуждаются друг в друге. Герману нужен рядом кто-то, кто своим служением и обожанием станет подтверждать его величие; Лане необходим рядом кто-то «великий», в сущности, для того же самого – для самоутверждения: если рядом со мной такой мужчина, значит, я тоже чего-то стою.
Ни один из них не чувствует себя полноценной личностью и оба пытаются избежать болезненного признания собственного ощущения неполноценности попытками «отразиться» в ком-то другом: Герман – в восхищении пациенток и служении жены, Лана – в наличии красивого и успешного мужа. Они оба – нарциссические травматики, которых когда-то не смогли полноценно – с тем, что нравится и что не нравится - и с любовью «отразить» их родители.
Каким образом дошел до жизни такой Герман – ясно из фильма. У него обожающая мама (об отце никаких упоминаний нет), стремящаяся «сделать для сына всё».
Кстати, само это стремление – сделать для ребенка всё – по умолчанию подразумевает, что ребенок сам по себе – ноль без палочки, ничего своего у него нет и быть не может, он не более, чем чистый лист, на котором родитель пишет всё, что взбредет ему в голову.
На «листе»-Германе его обожающая мама забыла написать, что ее сын – обычный человек, который может совершать ошибки, быть неправым, вольно или невольно причинять боль другим людям… Маме Германа очень хотелось верить в то, что ее сын – ее сын! – является совершенным и идеальным существом; ошибки и недостатки могут иметь все другие, но только не ее сын. И если кто-то другой замечает в ее сыне несовершенства, то этот другой – враг и коварный злодей, на святое покусившийся.
О родителях Ланы в фильме нет никакой информации, но, по ее способу поведения, можно предположить, что ее воспитывали, скорее, в уничижительном ключе – подчеркивая ошибки и игнорируя достижения как нечто, само собой разумеющееся, на что и внимания обращать не стоит.
Таким образом, союз Ланы и Германа – это брак каждого из них со своим «родителем», человеком, обращающимся с ним так же, как обращался в детстве родитель реальный.
У Германа – по фильму – друзей нет, и это вполне объяснимо, мужчины, как правило, не склонны к восхищению и обожанию собрата по полу, а Герман под хорошими отношениями понимает именно восхищение его персоной.
У Ланы есть две подруги – Таня и Жанна – одинокие женщины, также участвующие в нарциссическом сговоре вокруг «шикарного мужчины» Германа. Они регулярно напоминают Лане о том, какой великолепный муж ей достался и скрывают от нее тот факт, что шикарный мужчина изменяет их любимой подруге направо и налево.
Поскольку Лана, ослепленная невротической идеализацией – из тех, кто «сам обманываться рад», то адюльтеров Германа она не замечает до тех пор, пока имеет хоть какую-то возможность их не замечать. Эту возможность отнимает у нее собственный сын – возможно, бессознательно мстя родителям за игнорирование его детских интересов и желаний. После того, как мама – в очередной, видимо, раз – пропускает мимо ушей сообщение мальчика о том, что он не хочет ехать к бабушке на дачу, и бодро начинает говорить с ним о чем-то совершенно другом, Котя сообщает ей о том, что он видел, как «папа целовался с тетей».
В этот момент у Ланы происходит то, что невротику кажется крушением мира. А, на самом деле, является крушением иллюзий и ожиданий. Реальный муж оказывается не идеалом совершенным, а обычным мужчиной, к тому же, гуляющим «налево». А сама Лана – соответственно – перестает быть идеальной спутницей идеального мужчины и превращается в обычную обманутую жену. Которая – как и положено, и как выясняется из пьяного разговора с подруженьками – последней узнает то, что давным-давно знают все окружающие.
В этом месте всегда есть два пути:
1. Пережить разочарование в том, что идеала не получилось, партнер по отношениям является обычным человеком, и начать уже, наконец, с этим человеком знакомиться, узнавать, а что в нем еще есть, кроме того, что когда-то привлекло и заставило считать вожделенным идеалом.
В сущности, это место для обращения за психотерапевтической помощью – семейной или индивидуальной.
2. Разрушить отношения или самое партнера (убийство на почве ревности – это как раз месть за разрушение идеализации, за то, что партнер(ша) не оправдал(а) инфантильных ожиданий).
Экранные герои выбирают второй путь. Что тоже естественно, выбрать первый они не могут в силу нарушенности личностных структур, нарциссическое разочарование сопровождается, как правило, таким мощным негативным аффектом, что здравый смысл уныло курит в сторонке.
Лана начинает разрушать отношения – набрасывается на мужа с обвинениями, упреками и претензиями. Причем, главным обвинением выдвигается «ты крутил романы на глазах у ребенка!», а главным упреком – «я столько для тебя сделала, стольким пожертвовала!».
В сущности – это вопль отчаяния. От того, что, как она ни старалась, так и не смогла своим хорошим, правильным и самоотверженным поведением купить любовь мужа. Точно так же, как когда-то в детстве не смогла стать настолько хорошей, чтобы купить этим любовь своих родителей. Орущая на мужа Лана в этот момент является маленькой девочкой, которая хочет, но не может выразить то, как отчаянно она нуждается в любви, как пытается всеми силами ее заслужить и как больно она ранится о то, что эти попытки раз за разом оказываются безуспешными. Именно поэтому ее главный упрек мужу – о ребенке, а не о ней самой. Собственной – многолетней, идущей из раннего детства - боли она не выражает и, скорее всего, не осознает. Для нее проще разрушить брак, чем признать разрушительным – для нее самой и для других - собственный способ строить отношения через попытки заслужить и купить любовь.
Герман в ответ начинает разрушать не только отношения – бросая в ответ на упреки жены отвергающее-обесценивающее: «я тебя ни о каких жертвах не просил!», «это моя квартира, мой ребенок, моя клиника, ничего твоего тут нет!» - но и партнера. Он бьет жену, та падает, ударяется головой…
В сущности, поведение Германа продиктовано тем же самым, что и поведение его жены – болью и страхом от того, что роли «шикарного мужчины» и «блестящего хирурга» принесли ему восхищение, но не принесли любви и принятия. И от того, что это восхищение так легко и стремительно обернулось ненавистью и обвинениями. Что, выпавший из этих двух великолепных ролей, он оказался не нужен; что жена мгновенно решилась разрушить их совместное существование и лишить своей помощи в отместку за его несоответствие идеальной роли.
Собственно, до этого места в фильме – всё правда. В том смысле, что именно так оно обычно и бывает. Дальнейшая попытка создания очередного стилизованного варианта сказки про Золушку с психологической точки зрения заслуживает лишь беглого рассмотрения.
Ударенная головой Лана уходит из дома, на улице теряет сознание, за сознанием – память, чисто случайно оказывается в доме у какого-то «академика», семейство которого дружно полюбляет беспамятную бедняжку всей душой… В семействе – естественно – обнаруживается очередной шикарный мужчина, Никита, который полюбляет бедняжку Лану сильнее всего прочего семейства и попутно проникается нежными чувствами к ребенку, которым Лана, сама того еще не зная в момент крушения своей семейной лодки, оказывается беременна от негодного Германа. Самого же Германа – брошенного на произвол судьбы и административной работы по клинике пластической хирургии негодной Ланной - в это время прибирает к рукам подруга Таня… В итоге глубоко беременная Лана, наконец, вспоминает, кто она и что с нею было. Она прибывает к мужу в офис с животом и в сопровождении обожающего Никиты… и – вот совершенно неожиданно для себя – не встречает у Германа ни радости, ни сочувствия, ни понимания. А встречает упреки в том, что она его бросила, а сама развлекалась и устраивала свою жизнь.
Опять же – при всей абсурдности подобной ситуации - для «профессиональной пострадайки» Ланы она является абсолютно естественной: скроить все именно так, чтобы наверняка быть отвергнутой, обвиненной и оскорбленной в лучших чувствах. И дальше горько тосковать носом в стенку, последовательно отвергая всё семейство «академика», пытающееся ее поддержать и утешить. В жизненном сценарии Ланы нет опции о том, что ее можно любить просто так, не в обмен на жертвование и заслуживание. В этом сценарии ничего не сказано о том что можно поддерживать и утешать человека, даже не выясняя особо, из-за чего именно ему плохо и не сам ли он в том, что ему плохо, виноват; можно поддерживать и утешать просто так; потому что сочувственно и жалко, и хочется помочь.
Все эти проявления той самой любви, которую Лана долго и безуспешно пыталась купить послушанием и самоотверженностью, она отвергает именно в силу того, что такое ею не признается за любовь.
Она и дальше будет разными способами отвергать семейство «академика», вновь сосредоточив внимание и усилия на том, что ей хорошо знакомо, и где она знает, как жить – на ситуации с Германом. Она будет по суду делить с ним ребенка; проиграв суд, предложит бывшему мужу обмен – его отказ опеки над сыном взамен на ее половину акций их новой клиники. Ни о какой любви к ребенку в этом случае речь, понятное дело, не идет ни у Ланы, ни у Германа, представления о том, как выглядит любовь ни одному из них не завозили. Это исключительно вопрос власти и возможности диктовать условия о том, где, сколько и как он(а) сможет видеться с сыном, бывшему супругу, ставшему из «хорошего» - «плохим».
Дальше Лана в очередной раз оставит с носом семейство «академика», радостно ожидающее возвращения «Ланочки» из роддома к ним, в выдраенный дом, где всё подготовлено к приему новорожденной. Не знающая любви, не способная признавать ни свои чувства, ни чувства других людей, она искренне не понимает, какой эффект производят подобные поступки на людей, небезразличных к ней и к ее судьбе. Занятая собственным глубоким пострадайством от негодяя-Германа, Лана об этом просто не думает.
Конечно, к фильму, в лучших традициях, попытались пришпилить хэппи-энд. О том, как через полгода Лана с дочерью мило общается с семейством «академика»; семейство наперебой нянчится с ее дочкой; сын Котя называет «академика» дедушкой, а обожающий Никита, наконец, получает от Ланы признание в том, что он ей «нужен».
Что тоже симптоматично – о любви тут опять речи нет, речь – о нужности.
В общем, в счастливость данного финала верится слабо. Лана не изменилась и дальнейший расклад ее семейной жизни в том случае, если она выйдет замуж за Никиту, скорее всего, окажется реверсом ее жизни с Германом. То же самое обожание и тот же самый нарциссический сговор – только теперь вокруг самое Ланы – уж больно легко и покорно спускает с рук все ее выходки «академическое» семейство; воспринимая всё, как должное и не очерчивая никаких границ допустимого: «вот тут – прощается, а тут – запрещается». А сама Лана принимает это отношение столь же легко и естественно, как когда-то Герман принимал ее собственное аналогичное отношение.
Круг замкнулся. И любовь в него снова не попала. Хэппи-энда не случилось.
11.
Созависимость в социо-культурном разрезе
Бьюдженталь в "Науке быть живым" неоднократно повторяет, что психотерапия - это то, о чем следует думать как об одном из главных событий жизни, поскольку то, чем занимаются в этом процессе, является пересмотром всего пути и смысла человеческой жизни. Хорошая новость - это, действительно, так. Пересмотр, действительно, происходит и в этом процессе многое меняется и в самом человеке и в его взаимоотношениях с окружением.
Плохая новость - это, действительно, так. Пересмотр, действительно, происходит и это требует определенного количества времени. И изрядная часть этого времени уходит на наращивание внутренних ресурсов для того, чтобы увидеть то, что раньше вытеснялось, отрицалось или искажалось. Зачастую - просто на то, чтобы человек обнаружил удивительное: он - есть. И он что-то делает. Что-то такое, после чего ему становится плохо. И он при этом - не дурак и не законченный мазохист, не. Нормальный человек, хороший, разумный... просто он когда-то научился делать вот так - и в этом "когда-то" делание вот так приносило ему определенную пользу - ну и валит дальше на автопилоте.
Вполне естественно, что для страны, в которой много десятилетий доблестью считалось сливаться в едином порыве - не суть важно, против чего или ради чего - умение отдельно взятого индивидуума отскребать свое Я от складок местности и распознавать факт совершения им каких-то действий уже само по себе является задачкой со многими неизвестными. И чреватой многими опасностями. В мое школьное время - уже очень далекое от эпохи революций и репрессий - одним из самых постыдных деяний, помнится, было принято считать "отделение от коллектива". То есть - если не сливаешься, значит, что-то с тобой не в порядке. Какой-то ты неправильный. Испорченный-поломанный. И надо тебя чинить. При помощи топора, молотка и какой-то матери мер общественного воздействия.
При таком раскладе найти то, что необходимо для удовлетворяющей жизни - баланс между собственными интересами и интересами окружения - абсолютно невозможно. Ведь для того, чтобы этот баланс хотя бы начать искать, необходимо сперва отделиться. Понять, что есть Я и есть Другие. И среди этих других есть Те, Отношения С Кем Мне Важны, и есть такие, которые Шли Бы Лесом, От Меня При Этом Не Убудет. Этот процесс оказывается запорот в самой начальной точке. Той, где отделиться оказывается опасным и наказуемым.
В более "взрослом" варианте это дело вовсю цветет в модных ныне "корпоративных ценностях", передранных с западного стандарта и зачастую доведенных до полного абсурда. До того самого слияния в едином порыве во имя (не свое) и на благо (не свое) в любое время дня и ночи. И никак иначе.
Что в итоге? В итоге получается, что если приходящий клиент озадачивается хотя бы робким размышлением на тему "может, я что-нибудь не так делаю?" - это уже большая-пребольшая терапевтическая удача. Потому как - см. выше - тот факт, что он есть и что он что-то в свой жизни делает человек в данном случае уже выяснил.
Чаще же приходится встречаться с тем, что, приходя к психологу, человек воспринимает себя как машину, в которой что-то сломалось. А специалиста - как автомеханика, который орлиным взором моментально вычислит, какой там из узлов-шестеренок поломался, быстренько его заменит и дальше всё будет чудесно. И зачастую им проще бывает решить, что специалист некомпетентен - не сумел вычислить и починить неисправность - чем признать, что они устроены гораздо сложнее любой машины. И уж совсем плохо помещается обычно в сознание тот факт, что, даже в рамках одного психотипа, каждая личность устроена по-своему, нет двух одинаковых. А потому нет и единого универсального "крэкс-пэкс-фэкс", от которого произойдут изменения. Что каждый раз надо разматывать каждую жизненную историю, среди которых - честное слово - нет ни одной повторяющейся.
Вот поэтому - какие бы дифирамбы ни пели некоторые коллеги краткосрочной терапии, по принципу "убирания симптомов" - я склонна считать такую работу действием, скажем так, мало полезным. Убрать симптом - не вопрос. Вопрос в том, что, если оставить при этом незатронутой причину возникновения этого симптома, она очень быстро проявит себя в каком-нибудь другом разрушительном варианте. И всё вернется на круги своя.
Поэтому могу лишь повторить вслед за Бьюдженталем: психотерапия - это то, о чем стоит думать как об одном из главных событий жизни. Именно с такого отношения и начинается путь к изменениям и улучшениям.
12.
Сказки нашего времени или Немного о ранних травмах
Вот было у крестьянина три сына,
Все трое - дураки, что характерно.
Атос, Портос и младший – Буратино
Принцессу встретили, и кончилось всё скверно!
Они вложили ей, на всякий случай,
Прям под матрац горошину. Тротила.
И от дворца остался только ключик,
Который сныкала безумная Тортилла.
Её царевич отловил и долго мучил
Кричал: "Зачем тебе такие уши, бабка?"
Потом убил, сварил и съел, а ейный ключик
У Дуремара поменял на центнер мака.
Т. Шаов,
«Сказки нашего времени»
Когда-то давно, когда я в первый раз прочитала книжку Игоря Дехтяра «Психотерапевтическая мишень в психотерапии» и в самом ее начале встретила фразу о том, что «психотерапия создает для человека новый миф и его жизни, ив этом мифе самореализующееся пророчество о его новой жизни и вероятности обретения новых возможностей», я была, можно сказать, оскорблена. Ну, не может же быть, чтобы всё было так просто! Чтоб была жизнь – плохая, а для того, чтобы стала хорошая, всего-то делов требуется – новый миф создать. Не бывает такого!
Книжку, правда, отодвинув возмущение, тогда дочитала и с тех пор не один раз перечитывала; она у меня закладками истыкана и, вообще, является одной из наиболее часто пользуемых.
Но, чем дальше, тем больше я прихожу к выводу о том, что в «мифе о жизненном мифе» - всё правда.
С чем человек приходит к психологу или к психотерапевту?
Вы, вообще, думает, что он туда один приходит? Да ничего подобного.
Во-первых, он приходит с историей о том, что что-то в его жизни складывается не так, как он хочет.
Это уже – одна сюжетная линия мифа и один из мифических персонажей. Жизнь.
Которая складывается или не складывается.
Порою (а в наш психологически просвещенный век - очень часто) человек даже может вполне четко назвать причины, по которым не складывается. Мама. Папа. Характер. Семейный сценарий. Базовая тревожность. Ранние травмы. Запрет на… (нужное вставить). И так далее.
Это – следующие персонажи личного мифа.
Которые что-то такое с человеком делают, от чего ему живется плохо.
Еще один персонаж – сам пришедший.
Человек, у которого проблема.
Проблема, кстати, обычно тоже – персонаж.
Отношение к которому варьирует в самом широком диапазоне – от стыда за наличие проблемы до гордости за нее.
Короче, завязка психотерапевтического мифа всегда стандартна: Жил да был Человек со своей Проблемой; жили они долго, не сказать, чтоб сильно счастливо, но привыкли за это время к тому, что они друг у друга есть, Проблема – у Человека, а Человек – у Проблемы; и в один прекрасный день решил Человек Проблему свою взять да и порешать… а Проблема, естественно, совсем не хочет, чтобы ее тогосеньки… порешили… она прижилась, освоилась, корни пустила, и быть низведенной с этого положения хотя бы до уровня Задачи ну просто категорически не согласна. И зовет она тогда на помощь к себе следующего персонажа. Которого зовут Сопротивление.
И вот вся эта развеселая компания появляется перед терапевтом.
Клиент на стуле сидит.
Проблема с Сопротивлением за плечами у него стоят, как стражи порога – не пройдешь, мол, в какую-то другою жизнь, такую, чтоб складывалась!
Жизнь в уголке свернулась, подремывает чутко. Готовая в любой момент выскочить и подтвердить – не складываюсь, мол, не умею, не могу, и не просите даже!
Мама с Папой поблизости ошиваются. Бдят, чтобы заветы да наказы родительские в целости остались.
Характер со Сценариями под потолком хороводы водят. Весело им. От того, что Человек их так слушается безоговорочно.
И мораль сей басни в том, что Человек со всей этой развеселой компанией ничего поделать не может. И даже понимает с трудом, кто тут чей. То ли компания эта – у него, и он в ситуации хозяин; то ли он сам – у них на побегушках?
Что самое интересное – однозначного ответа тут нет. Оба ответа будут правильные.
Конечно, сказочку о том, что у Человека есть Проблема, для этого Человека когда-то кто-то сочинил. И рассказывал неоднократно.
Обычно это сказочка – про неспособность.
Про то, что «ты не можешь».
Не можешь быть умным.
Не можешь быть красивым.
Не можешь быть успешным.
Не можешь быть любимым.
Не можешь быть хорошим.
Не можешь быть плохим.
И еще много чего не можешь.
И мало кто в детстве – да и во взрослости тоже – понимает, что «не можешь» на самом деле выглядит как «я тебе не позволю» (за прекрасный перевод этой фразы спасибо eden_garden).
Ну и правда – не позволяют.
Раз не позволили, два запретили, три отругали, четыре наказали…
Человек – даже если он Дите еще – все-таки, сапиенс, логические выводы делать может и причинно-следственные связи выстраивать способен. Вот и выстраивает – да, не могу.
Даже и пытаться не стоит. Одни от этих попыток неприятности.
И возникает из этого опыта то, что можно назвать характером, а можно – модным словосочетанием «комплекс неполноценности». Миф о «Человеке, который не может».
Не может зарабатывать деньги.
Не может строить отношения.
Не может постоять за себя.
Не может доверять.
Не может… не может… не может…
И дальше, всю жизнь, он уже рассказывает этот миф самому себе. И в ситуации, где открывается возможность что-то из «непозволенного» попробовать, он начинает этим мифом сам себя привычно чмырить. «Да не со зла, причем, так по сюжету надо».
Напоминает себе о том, что он – «Человек, который не может», не пробует «мочь»… в итоге фактически получает подтверждение – да, действительно, не могу. Вот не смог же.
И получается таким образом то самое самореализующееся пророчество, с которого этот разговор и начался.
Вот поэтому «психотерапия это не то, что вы думаете. Она о том, как вы думаете*. Она привлекает внимание к незаметному притворству в том, как вы думаете».
И результат психотерапии появляется там, где Человек перестает притворяться. И создает для себя новую сказку.
О том, что это он раньше не мог. А теперь – вполне.
О том, что если и сейчас не может – то это повод научиться. Если хочется.
А если учиться не хочется – то, на самом-то деле, ему это мочь и не нужно. Это Папе с Мамой нужно было, чтоб он это мог. По каким-то их собственным, мамо-папским причинам. А сам он и без этого умения вполне хорош и жизнью доволен.
Угу, я знаю, о том, что упомянутое в третьем пункте, частенько вызывает реакцию отрицания и ехидные воспоминания об анекдоте про энурез, которым больной в итоге стал гордиться.
Если с вами произошло что-то подобное, значит, вы – «счастливый» обладатель сказочки о вашей полной никчемности. Вспомните, кто и когда вам ее рассказал.
@темы: Интерестно