V значит Виндетта

Помню не зря Пятый день ноября
И заговор пороховой.
Проходят века,
Но скорбь и тоска
Всегда остаются со мной

---

Заключение Люшера

Заключение Люшера

Желаемые цели и поведение, продиктованное этими целями:



Ставит себе идеальные, но не реальные цели. Сталкивается с горькими разочарованиями и теперь поворачивается к жизни спиной с горестным чувством отвращения к самому себе. Хочет все забыть и восстановить силы в спокойной, свободной от проблем обстановке.



Существующее положение вещей и уместное при этом поведение:



Чувствителен и отзывчив, однако, в нем ощущается некоторая напряженность. Hуждается в покое, который он может обрести в обществе близкого человека.



Сдерживаемые свойства и неуместное при этом поведение:



Hастаивает на том, что его цели реальны и упрямо к ним стремится, даже несмотря на то, что обстоятельства вынуждают его идти на компромиссы. В выборе партнера пользуется очень строгими критериями.



Отрицаемые, подавляемые или же несущие тревогу свойства:



Физиологическая интерпретация

Разочарование привело к недоверчивому сдержанному "уходу" от других и замкнутости (в 7/8 поз. гораздо меньше в 6/7).
Психологическая интерпретация

Подавляет свой природный энтузиазм и художественную натуру из опасения, что они заставят его забыть обо всем другом только затем, чтобы он понял, что преследует нечто неуловимое. Считает, что его обманули и злоупотребили его доверием, поэтому замкнулся в себе и тщательно следит за тем, чтобы держаться подальше от других. Мотивы других людей, в их отношении к нему, подвергает тщательной критической оценке - искренни ли они - настороженность, которая легко превращается в подозрительность и недоверие.
Коротко

"Обжегшись на молоке, на воду дуешь", эмоциональное разочарование, ведущее к настороженному недоверию к мотивам друг (первая группа цветов характеризует компенсацию)



Актуальная проблема или поведение, вызванное стрессом:



Хочет быть гарантированным от критики или конфликтов и укрепить за собой положение устойчивости и безопасности, однако сам склонен относиться к окружающим критически и ему трудно угодить.

---

У благодарности короткий век!

Однажды один крестьянин отправился на базар, и ему пришлось идти лесом. За плечами у него висел большой мешок. Вдруг из-за деревьев выскочил волк. За ним по пятам гнались охотники. Волк бросился к крестьянину и начал умолять помочь ему. И тот спрятал зверя в свой мешок, а охотникам сказал, что никого не видел. Когда они ушли, крестьянин развязал мешок, и волк выскочил, оскалив клыки. Человек стал молить о пощаде и напомнил полку, что спас его от охотников. А волк ответил: «У благодарности короткий век».
Крестьянин был не согласен с таким мрачным утверждением. Он предложил волку спросить у первых трёх существ, которых они встретят, думают ли они, что у благодарности короткий век, и если те с этим согласятся, то крестьянин не будет больше спорить и позволит себя съесть. Они пошли по дороге и вскоре встретили старую лошадь и спросили, согласна ли она, что у благодарности короткий век. Лошадь подумала и согласилась. «Много лет я служила хозяину, возила и его самого, и его телегу. Теперь я состарилась, и он прогнал меня с пастбища и бросил умирать здесь, посреди дороги». Крестьянин и волк поблагодарили лошадь и пошли дальше, и повстречали старую собаку, лежащую в тени дерева, и задали ей тот же вопрос. Собака сразу же согласилась: «Да, так в мире заведено. Много лет я служила хозяину, стерегла его дом и семью. А теперь я стала старая, и зубы мои затупились, и хозяин выгнал меня».
Они прошли ещё немного, и им встретилась лиса. Они рассказали ей о своём споре и задали тот же вопрос. Но лиса отвечала: «Я вам не верю! Такой большой волк нипочём не поместился бы в таком мешке». И тогда волк, чтобы доказать, что говорит правду, опять забрался в мешок. А лиса схватила в зубы верёвку, которой завязывался мешок, туго затянула её и сказала крестьянину: «Живо! Сбрось мешок с волком вон в тот овраг, а потом мы поговорим о том, что ты мне должен на спасение твоей жизни».
Крестьянин схватил мешок, размахнулся, размахнулся, а потом изо всех сил ударил им личу и отправил её в овраг вместе с волком. Стоя на краю обрыва, он крикнул разобиженной лисе: «У благодарности короткий век!"

@темы: Творчество, Философия

---

Разочарования в последни день

День рождения, 11 января 1993 ггода в род доме №25 г. Москва в 3:15 родился Алексндр Сергеевич Победин 52 сантиметра ростом и 3200 грамм весом, то есть я. И вот спустя 19 лет, я молодой человек, 186 сантиметров ростом 88 килограммами веса, вполне приятной наружности, как я надеюсь светлым умом, и отягощенный вредной привычкой-курением. За свою не долгую жизнь, я думал что уменя появились друзья которые меня любят, и вот 20 минут назад подруга которую я считаю другом, причем близким ради помощи которй мне не жалко ни сил ни времени ни нервов, тот человек перд екоторым я смог искренне извиниться не смогля мне сказать не только дату моего рождения, она с диким количеством намеков не вспомнила её хотя я неоднократно предупреждал, а значит это инфа не такая важная, тогда вопрос закономерный: Такой ли важный я, в её жизни?
Но завтра я повзрослею на целый год и возможно пойму её, а пока мне просто обидно.

@темы: Жизнь, Друзья

---

Белые орлы

Хоть творче5ство и не мое, но мне песня понравилась.

Сталь звенит о сталь мечей,
Клич мне расколол уста.
Их с пол сотни сволочей,
Нас шестнадцать у моста,
Вот один из наших пал,
Из груди торчит стрела,
Пусть пятнадцать нас теперь,
А их с пол сотни, но зато:
Над нами реет стяг орла.

Над нами реет стяг орла
Мы рождены чтобы летать
За павших выпьем из горла
Мы можем только побеждать
И кто под стягом пал в бою
Вокруг него сомкнем щиты
И я спою, и я спою
Как в небо взлетают белые орлы

Нам плевать на перевес
Противника в числе
Наши мертвые с небес
Орлом садятся на плече
Сталь клинков звенит о сталь
Но мы незыблемой стеной
Стоим, а ветер разворачивает алый
Стяг орла над головой

Над нами реет стяг орла
Мы рождены чтобы летать
За павших выпьем из горла
Мы можем только побеждать
И кто под стягом пал в бою
Вокруг него сомкнем щиты
И я спою, и я спою
Как в небо взлетают белые орлы

Наша жизнь, она как бой
Многим кажется мостом
Где с братом ты к спине спиной
Где ты стремительным орлом
Пронзаешь облачную высь
Где все еще не умерла
В душе последнего бойца
Святая вера победить
Под стягом белого орла

Над нами реет стяг орла
Мы рождены чтобы летать
За павших выпьем из горла
мы можем только побеждать
И кто под стягом пал в бою
Вокруг него сомкнем щиты
Спою тогда я как расправив крылья
Взлетают белые орлы

@темы: Творчество

---

Великому тезке.

Отравлен той которую любил,
Как можно доверять так слепо.
Врагов коварных сотни сокрушил,
Но умер не достойно и нелепо.

В последние минуты жизни
Ты вспоминал друзей своих,
И ваши удалые тризны,
Но умер ты один, без них.

Как тот герой которого любил,
И жаждал превзойти так страстно.
В деяниях своих, его ты подбедил.
Но умер как и он-напрасно.

Ты был любимчиком богов,
И сам как бог ты почитался,
Но не сломал любви оков,
Ведь человеком ты являлся.

Ты был как Зевс - богоподобен,
Весь мир был покарен тобой.
Но знай же Александр: Помним,
Ты умереть хотел собой.

Века прошли, Ойкумена изменилась
Разширели границы люди
Но острота пера не затупилась,
Величье имени мы не забудем.

@темы: Творчество

---

Внимание

Внимание так важно, важны его проявления в общении, но почемуто от некоторых людей получая скромные знаки внимания удовлетворяешься и веришь что ты им нужен, а от некоторых получая больше все равно не вериь, связанно ли это со знаками или с их частотой или банально с собственными фобиями?

---

1488

Россия для русских становиться уже не такой пустой фразой, когда в твоем доме, живет мерзкая мосульманская свинья, возможно рассизм это не правильно, но если приезжие не хотят вести сбя как люди и то добро которое ты им делаешь воспринимают как должное, то депортация самы мироюбивый выход, а казни самый рациональный

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Полукровка

Доверие, честь с уходом от веры для вас, людей эти понятия стали пылью, и это правильно, верно, логично, если раньше вы верили что душа вечна, и за каждую ошибку сейчас предеться расплачиваться позже, то сейчас большинство людей, атеистов и даже тех кто крещен, не верят в душу, они считают что жизнь одна, и её надо жить так тобы всего было по максимуму, и как я уже говорил для вас это правильно, к чему нужна честь если дружба , любовь ктороые должны быть вечным иточником радости на самом деле истлевают вместе с человеческим телом, а иногда и раньше, а ненависть хзлоба как им и положенно вгоняют в гроб, зачем тогда стараться соэжранить обреченное и препятствовать неизбежному, но я, я живу вечность и принимать ваших привычек ненамерен, и та "мусорная" часть меня которая иногда берет контроль над сознанием, не посмеет мешать мне, те кто предают буду исчезать, я не дам им места в своей крепости без лжи, пусть живут в срее себе подобных, а те кто хоят жить сохранив честь, милости прошу.

P. S.
Те кто меня предали, у вас нет шантсов.

@темы: Полукровка

---

Цой

И вот город зажигает огни,
Огни - это наши глаза,
Город знает нас в ясные дни,
Город помнит нас даже в слезах.
И за эти две тысячи лет
К огням наших глаз он привык,
Он не делит на своих и чужих,
Для него мы все только на миг
Задержались под светом Звезды
По имени Солнце...

@темы: Интерестно

---

Зависимость и созависимость (часть 2)

9.
Вместо любви

Пожалуй, так можно было бы назвать весь этот цикл.

В голове у каждого созависимого обязательно и непременно обитает такой персонаж – Внутренний Контролер. В реальности этот персонаж идеально представлен типом бабульки-вахтерши, той, которая не за зарплату старается, а таким образом реализует свое представление о мировой гармонии – и потому мимо нее даже таракан не проскользнет незамеченным, не будучи просвечен насквозь рентгеновскими лучами, разложен на составлящие и оценен. Как правило – негативно. Эти бдительные бабульки – стратегический запас страны, тайное оружие массового поражения, любой представитель ЧОПа, в форменной экипировке и с оружием на боку, в подметки подобной бдунье не годится. И не суть важно, где именно у этой бабульки вахта – при входе в «учреждение» или на лавочке у подъезда.
Функции Внутреннего Контролера заключаются ровно в том же самом – бдить, изучать, держать и не пущать. Туда, куда категорически нельзя. Опознать этот персонаж, так сказать, изнутри, в одиночку, без специально обученного слушателя и наблюдателя (это не реклама психотерапии, это факт) бывает практически невозможно. Потому что эта штука весьма ловко мимикрирует под «взрослый, разумный подход», «здравый смысл» и «взятие на себя ответственности». Хотя ни с первым, ни со вторым, ни с третьим не имеет ровно ничего общего.
У каждого Контролера имеется в наличии изрядного формата книжица, в которой все указано и все расписано – про то, как нужно и про то, как должно. Каким должен быть он сам, каким должны быть отношения, как должны развиваться события, как должны себя вести другие… При попытках за уши притянуть реальность к тому, что прописано в Унутренем Уставе, в ход идет все, что только — угрозы, уговоры, принуждение, советы, шантаж. Попытки уконтролировать принципиально неконтролируемое, как правило, откусывают изрядный кусок жизни и чертову уйму ресурса, но это не останавливает. Невозможность достичь цели в этих вопросах созависимые рассматривают как собственное поражение и утрату смысла жизни. Поскольку – помним, да? – вся идентичность созависимого завязана на убеждении о том, что именно он ответственен за чувства, мысли, действия других, за их выбор, желания и нужды, за их благополучие или недостаток благополучия и даже за саму судьбу.

А эта идея, в свою очередь, замешана на том, что другой – абсолютно беспомощен и никчемен. По умолчанию. Просто в силу того, что каким-то образом привлек внимание созависимого.

А еще – они обычно называют это любовью.

Что, собственно, неудивительно. Поскольку термоядерный коктейль из родительского насилия и идеи о родительской же беспомощности перед ребенком – это именно тот напиток, которым его потчевали с младых ногтей. На этикетке такого коктейля обычно стоит надпись «я тебе добра желаю, (а ты, сволочь, сопротивляешься – обычно зачеркнуто, но небрежно, читается без особого труда)!». Ряд особо умных и изощренных родителей поверх этой этикетки налепливает другую: «я тебя люблю (и потому ты мне по жизни должен)».

В качестве ингредиентов для коктейля годится все, что угодно.
Насильное впихивание еды. Потому что ребенку надо регулярно и правильно питаться.
Унижения и побои. Потому что по-хорошему не понимает.
Истерить, закатывать скандалы, организовывать показательные умирания, а потом заставлять дитя просить прощения. За то, что довело до такого состояния.
Запрет плакать, горевать, переживать неприятные эмоции. Потому что у любящего родителя от этого нервы расходятся.

Вопрос о том, каково при этом ребенку, подобного родителя, естественно, не волнует. И волновать, в принципе, не может. Поскольку родитель, регулярно устраивающий подобный кордебалет со стриптизом, сам является психологическим ребенком. Причем, ребенком очень маленьким, так и не отделившимся на личностном плане от собственной матери. И ведет себя строго соответственно.
Ребенку, который внутренне еще не отделился от матери, глубоко и искренне плевать на то, что там с нею и каково ей. Для него мать пока еще – просто питательная среда, источник еды, тепла, сухих пеленок и всего прочего, что потребно для комфорта. В этом нет ничего ужасного, подобное «психологическое донашивание», когда в первые месяцы жизни мать остается для ребенка просто питательной средой, является залогом выживания новорожденного человеческого дитеныша.
Паспортно взрослые, но личностно так и не «родившиеся» родители совершенно искренне – и, как правило, совершенно неосознанно – уверены в том, что любой близкий является той самой питательной средой, которой когда-то была мама. Дальние тоже ею являются – других-то способов отношений в опыте нету – но с дальних стребовать бывает посложнее. Поэтому что виртуозно умеют делать подобные родители – это легким движением руки переворачивать всю систему собственных отношений с детьми с ног на голову.

В то положение, где ребенок обязан заботиться об интересах родителя, о его душевном (а впоследствии зачастую – и материальном) благополучии.

Перевертыш этот происходит, как правило, очень рано, в тот период, когда ребенок еще не в состоянии воспринимать действия родителя хоть сколько-то критично. Начинается он с мелочей – с указаний о том, что Великий и Могучий Ребенок что-то такое нехорошее с Маленьким и Беспомощным Родителем делает: «ты меня обижаешь, расстраиваешь, злишь, выводишь из себя, далее по списку» - и доходить может до полного абсурда типа бития в истерике на тему «ты меня не любишь, ты меня бросаешь!» при любой попытке взрослеющего дитяти заиметь отдельный от родителя кусок жизни.

Совершенно закономерно в подобной ситуации Великий и Могучий Ребенок начинает чувствовать себя большой падлой. По жизни виноватой перед Маленьким и Беспомощным Родителем. Который любит, старается, всю жизнь на дитя положил, все силы потратил. А неблагодарное дитя в ответ на это фигвамы рисует.

В системе созависимых координат любая попытка отдельности – это та вина, за которую не бывает прощения. Искупить ее оказывается возможно лишь одним – «доказательством любви». Возвращением в слияние, подчинение и обслуживание.

При этом родителям совершенно не обязательно быть «явными» аддиктами – алкоголиками, наркоманами, игроманами… Им достаточно быть просто незрелыми личностями, пожизненно тянущимися в струнку с целью выцарапать из окружающего мира положительную оценку. Эффект будет ровнешенько тот же самый.



10.

Отступление второе, окололирическое или Любовь как встреча двух неврозов

Не так давно мне задали вопрос - а что у нас в искусстве есть такого, чтобы про любовь, а не про невроз? Я тогда, признаться, затруднилась с ответом, да и сейчас у меня его нет - то, что "не про невроз", оно обычно незрелищно, со стороны - скучновато, никаких страстей ррроковых, чего там описывать-показывать?
При этом, правда, стало интересно - а что нынче описывают-показывают из того, что "про любовь"? Полотна типа "Кармелита, цыганская страсть" я, конечно, не осилю, а вот те "про-любовные" киношки, что по выходным крутит телеканал "Россия" - вполне можно попытаться. Вчера попыталась. Киношка называлась "Абонент временно недоступен".

Фабула такова - "живет семья, обычная семья" - жена Лана лет тридцати с чем-то; муж Герман, то ли приближающийся к сороковнику, то ли уже его миновавший; и их сын Котя, мальчик неопределенного возраста - на вид, лет восьми-девяти, но с прической "а-ля херувим" и поведением четырех-пятилетнего малыша. Герман - пластический хирург, Лана при нем - прислуга за все, от администратора до девочки на побегушках, мальчик Котя - марионетка, призванная своим присутствием дополнять и подкреплять картинку "счастливой семьи". Сам по себе мальчик ни одному из родителей не интересен, у каждого из них есть более увлекательные занятия. Папа Герман занят поддержанием идеи о себе-великом и прекрасном - пластическом хирурге (его выбор профессии - резать-перекраивать женские тела и лица - сам по себе довольно сиптоматичен) и вообще; мама Лана занята поддержанием идеализированного переноса в отношении мужа, решительно отказываясь видеть в своем потасканном красавце то, что он из себя представляет на самом деле - жесткого и избалованного мальчика, уверенного, что мир существует исключительно для его удобства и развлечения.

В сущности, это блестящая иллюстрация "нарциссического сговора". Герман и Лана - абсолютно комплиментарная пара, в которой один из партнеров полностью лишен критики в отношении собственных проявлений - что называется, "ни стыда, ни совести" - и пребывает в заблуждении о том, что абсолютно любое его слово и действие достойно восхищения; а второй партнер своим поведением изо всех сил помогает первому это убеждение-заблуждение поддерживать.
В силу своих личностных особенностей Герман и Лана остро нуждаются друг в друге. Герману нужен рядом кто-то, кто своим служением и обожанием станет подтверждать его величие; Лане необходим рядом кто-то «великий», в сущности, для того же самого – для самоутверждения: если рядом со мной такой мужчина, значит, я тоже чего-то стою.
Ни один из них не чувствует себя полноценной личностью и оба пытаются избежать болезненного признания собственного ощущения неполноценности попытками «отразиться» в ком-то другом: Герман – в восхищении пациенток и служении жены, Лана – в наличии красивого и успешного мужа. Они оба – нарциссические травматики, которых когда-то не смогли полноценно – с тем, что нравится и что не нравится - и с любовью «отразить» их родители.

Каким образом дошел до жизни такой Герман – ясно из фильма. У него обожающая мама (об отце никаких упоминаний нет), стремящаяся «сделать для сына всё».
Кстати, само это стремление – сделать для ребенка всё – по умолчанию подразумевает, что ребенок сам по себе – ноль без палочки, ничего своего у него нет и быть не может, он не более, чем чистый лист, на котором родитель пишет всё, что взбредет ему в голову.
На «листе»-Германе его обожающая мама забыла написать, что ее сын – обычный человек, который может совершать ошибки, быть неправым, вольно или невольно причинять боль другим людям… Маме Германа очень хотелось верить в то, что ее сын – ее сын! – является совершенным и идеальным существом; ошибки и недостатки могут иметь все другие, но только не ее сын. И если кто-то другой замечает в ее сыне несовершенства, то этот другой – враг и коварный злодей, на святое покусившийся.
О родителях Ланы в фильме нет никакой информации, но, по ее способу поведения, можно предположить, что ее воспитывали, скорее, в уничижительном ключе – подчеркивая ошибки и игнорируя достижения как нечто, само собой разумеющееся, на что и внимания обращать не стоит.
Таким образом, союз Ланы и Германа – это брак каждого из них со своим «родителем», человеком, обращающимся с ним так же, как обращался в детстве родитель реальный.
У Германа – по фильму – друзей нет, и это вполне объяснимо, мужчины, как правило, не склонны к восхищению и обожанию собрата по полу, а Герман под хорошими отношениями понимает именно восхищение его персоной.
У Ланы есть две подруги – Таня и Жанна – одинокие женщины, также участвующие в нарциссическом сговоре вокруг «шикарного мужчины» Германа. Они регулярно напоминают Лане о том, какой великолепный муж ей достался и скрывают от нее тот факт, что шикарный мужчина изменяет их любимой подруге направо и налево.

Поскольку Лана, ослепленная невротической идеализацией – из тех, кто «сам обманываться рад», то адюльтеров Германа она не замечает до тех пор, пока имеет хоть какую-то возможность их не замечать. Эту возможность отнимает у нее собственный сын – возможно, бессознательно мстя родителям за игнорирование его детских интересов и желаний. После того, как мама – в очередной, видимо, раз – пропускает мимо ушей сообщение мальчика о том, что он не хочет ехать к бабушке на дачу, и бодро начинает говорить с ним о чем-то совершенно другом, Котя сообщает ей о том, что он видел, как «папа целовался с тетей».

В этот момент у Ланы происходит то, что невротику кажется крушением мира. А, на самом деле, является крушением иллюзий и ожиданий. Реальный муж оказывается не идеалом совершенным, а обычным мужчиной, к тому же, гуляющим «налево». А сама Лана – соответственно – перестает быть идеальной спутницей идеального мужчины и превращается в обычную обманутую жену. Которая – как и положено, и как выясняется из пьяного разговора с подруженьками – последней узнает то, что давным-давно знают все окружающие.

В этом месте всегда есть два пути:
1. Пережить разочарование в том, что идеала не получилось, партнер по отношениям является обычным человеком, и начать уже, наконец, с этим человеком знакомиться, узнавать, а что в нем еще есть, кроме того, что когда-то привлекло и заставило считать вожделенным идеалом.
В сущности, это место для обращения за психотерапевтической помощью – семейной или индивидуальной.
2. Разрушить отношения или самое партнера (убийство на почве ревности – это как раз месть за разрушение идеализации, за то, что партнер(ша) не оправдал(а) инфантильных ожиданий).

Экранные герои выбирают второй путь. Что тоже естественно, выбрать первый они не могут в силу нарушенности личностных структур, нарциссическое разочарование сопровождается, как правило, таким мощным негативным аффектом, что здравый смысл уныло курит в сторонке.
Лана начинает разрушать отношения – набрасывается на мужа с обвинениями, упреками и претензиями. Причем, главным обвинением выдвигается «ты крутил романы на глазах у ребенка!», а главным упреком – «я столько для тебя сделала, стольким пожертвовала!».
В сущности – это вопль отчаяния. От того, что, как она ни старалась, так и не смогла своим хорошим, правильным и самоотверженным поведением купить любовь мужа. Точно так же, как когда-то в детстве не смогла стать настолько хорошей, чтобы купить этим любовь своих родителей. Орущая на мужа Лана в этот момент является маленькой девочкой, которая хочет, но не может выразить то, как отчаянно она нуждается в любви, как пытается всеми силами ее заслужить и как больно она ранится о то, что эти попытки раз за разом оказываются безуспешными. Именно поэтому ее главный упрек мужу – о ребенке, а не о ней самой. Собственной – многолетней, идущей из раннего детства - боли она не выражает и, скорее всего, не осознает. Для нее проще разрушить брак, чем признать разрушительным – для нее самой и для других - собственный способ строить отношения через попытки заслужить и купить любовь.

Герман в ответ начинает разрушать не только отношения – бросая в ответ на упреки жены отвергающее-обесценивающее: «я тебя ни о каких жертвах не просил!», «это моя квартира, мой ребенок, моя клиника, ничего твоего тут нет!» - но и партнера. Он бьет жену, та падает, ударяется головой…
В сущности, поведение Германа продиктовано тем же самым, что и поведение его жены – болью и страхом от того, что роли «шикарного мужчины» и «блестящего хирурга» принесли ему восхищение, но не принесли любви и принятия. И от того, что это восхищение так легко и стремительно обернулось ненавистью и обвинениями. Что, выпавший из этих двух великолепных ролей, он оказался не нужен; что жена мгновенно решилась разрушить их совместное существование и лишить своей помощи в отместку за его несоответствие идеальной роли.

Собственно, до этого места в фильме – всё правда. В том смысле, что именно так оно обычно и бывает. Дальнейшая попытка создания очередного стилизованного варианта сказки про Золушку с психологической точки зрения заслуживает лишь беглого рассмотрения.
Ударенная головой Лана уходит из дома, на улице теряет сознание, за сознанием – память, чисто случайно оказывается в доме у какого-то «академика», семейство которого дружно полюбляет беспамятную бедняжку всей душой… В семействе – естественно – обнаруживается очередной шикарный мужчина, Никита, который полюбляет бедняжку Лану сильнее всего прочего семейства и попутно проникается нежными чувствами к ребенку, которым Лана, сама того еще не зная в момент крушения своей семейной лодки, оказывается беременна от негодного Германа. Самого же Германа – брошенного на произвол судьбы и административной работы по клинике пластической хирургии негодной Ланной - в это время прибирает к рукам подруга Таня… В итоге глубоко беременная Лана, наконец, вспоминает, кто она и что с нею было. Она прибывает к мужу в офис с животом и в сопровождении обожающего Никиты… и – вот совершенно неожиданно для себя – не встречает у Германа ни радости, ни сочувствия, ни понимания. А встречает упреки в том, что она его бросила, а сама развлекалась и устраивала свою жизнь.
Опять же – при всей абсурдности подобной ситуации - для «профессиональной пострадайки» Ланы она является абсолютно естественной: скроить все именно так, чтобы наверняка быть отвергнутой, обвиненной и оскорбленной в лучших чувствах. И дальше горько тосковать носом в стенку, последовательно отвергая всё семейство «академика», пытающееся ее поддержать и утешить. В жизненном сценарии Ланы нет опции о том, что ее можно любить просто так, не в обмен на жертвование и заслуживание. В этом сценарии ничего не сказано о том что можно поддерживать и утешать человека, даже не выясняя особо, из-за чего именно ему плохо и не сам ли он в том, что ему плохо, виноват; можно поддерживать и утешать просто так; потому что сочувственно и жалко, и хочется помочь.

Все эти проявления той самой любви, которую Лана долго и безуспешно пыталась купить послушанием и самоотверженностью, она отвергает именно в силу того, что такое ею не признается за любовь.

Она и дальше будет разными способами отвергать семейство «академика», вновь сосредоточив внимание и усилия на том, что ей хорошо знакомо, и где она знает, как жить – на ситуации с Германом. Она будет по суду делить с ним ребенка; проиграв суд, предложит бывшему мужу обмен – его отказ опеки над сыном взамен на ее половину акций их новой клиники. Ни о какой любви к ребенку в этом случае речь, понятное дело, не идет ни у Ланы, ни у Германа, представления о том, как выглядит любовь ни одному из них не завозили. Это исключительно вопрос власти и возможности диктовать условия о том, где, сколько и как он(а) сможет видеться с сыном, бывшему супругу, ставшему из «хорошего» - «плохим».

Дальше Лана в очередной раз оставит с носом семейство «академика», радостно ожидающее возвращения «Ланочки» из роддома к ним, в выдраенный дом, где всё подготовлено к приему новорожденной. Не знающая любви, не способная признавать ни свои чувства, ни чувства других людей, она искренне не понимает, какой эффект производят подобные поступки на людей, небезразличных к ней и к ее судьбе. Занятая собственным глубоким пострадайством от негодяя-Германа, Лана об этом просто не думает.

Конечно, к фильму, в лучших традициях, попытались пришпилить хэппи-энд. О том, как через полгода Лана с дочерью мило общается с семейством «академика»; семейство наперебой нянчится с ее дочкой; сын Котя называет «академика» дедушкой, а обожающий Никита, наконец, получает от Ланы признание в том, что он ей «нужен».

Что тоже симптоматично – о любви тут опять речи нет, речь – о нужности.

В общем, в счастливость данного финала верится слабо. Лана не изменилась и дальнейший расклад ее семейной жизни в том случае, если она выйдет замуж за Никиту, скорее всего, окажется реверсом ее жизни с Германом. То же самое обожание и тот же самый нарциссический сговор – только теперь вокруг самое Ланы – уж больно легко и покорно спускает с рук все ее выходки «академическое» семейство; воспринимая всё, как должное и не очерчивая никаких границ допустимого: «вот тут – прощается, а тут – запрещается». А сама Лана принимает это отношение столь же легко и естественно, как когда-то Герман принимал ее собственное аналогичное отношение.

Круг замкнулся. И любовь в него снова не попала. Хэппи-энда не случилось.


11.
Созависимость в социо-культурном разрезе

Бьюдженталь в "Науке быть живым" неоднократно повторяет, что психотерапия - это то, о чем следует думать как об одном из главных событий жизни, поскольку то, чем занимаются в этом процессе, является пересмотром всего пути и смысла человеческой жизни. Хорошая новость - это, действительно, так. Пересмотр, действительно, происходит и в этом процессе многое меняется и в самом человеке и в его взаимоотношениях с окружением.
Плохая новость - это, действительно, так. Пересмотр, действительно, происходит и это требует определенного количества времени. И изрядная часть этого времени уходит на наращивание внутренних ресурсов для того, чтобы увидеть то, что раньше вытеснялось, отрицалось или искажалось. Зачастую - просто на то, чтобы человек обнаружил удивительное: он - есть. И он что-то делает. Что-то такое, после чего ему становится плохо. И он при этом - не дурак и не законченный мазохист, не. Нормальный человек, хороший, разумный... просто он когда-то научился делать вот так - и в этом "когда-то" делание вот так приносило ему определенную пользу - ну и валит дальше на автопилоте.

Вполне естественно, что для страны, в которой много десятилетий доблестью считалось сливаться в едином порыве - не суть важно, против чего или ради чего - умение отдельно взятого индивидуума отскребать свое Я от складок местности и распознавать факт совершения им каких-то действий уже само по себе является задачкой со многими неизвестными. И чреватой многими опасностями. В мое школьное время - уже очень далекое от эпохи революций и репрессий - одним из самых постыдных деяний, помнится, было принято считать "отделение от коллектива". То есть - если не сливаешься, значит, что-то с тобой не в порядке. Какой-то ты неправильный. Испорченный-поломанный. И надо тебя чинить. При помощи топора, молотка и какой-то матери мер общественного воздействия.

При таком раскладе найти то, что необходимо для удовлетворяющей жизни - баланс между собственными интересами и интересами окружения - абсолютно невозможно. Ведь для того, чтобы этот баланс хотя бы начать искать, необходимо сперва отделиться. Понять, что есть Я и есть Другие. И среди этих других есть Те, Отношения С Кем Мне Важны, и есть такие, которые Шли Бы Лесом, От Меня При Этом Не Убудет. Этот процесс оказывается запорот в самой начальной точке. Той, где отделиться оказывается опасным и наказуемым.
В более "взрослом" варианте это дело вовсю цветет в модных ныне "корпоративных ценностях", передранных с западного стандарта и зачастую доведенных до полного абсурда. До того самого слияния в едином порыве во имя (не свое) и на благо (не свое) в любое время дня и ночи. И никак иначе.

Что в итоге? В итоге получается, что если приходящий клиент озадачивается хотя бы робким размышлением на тему "может, я что-нибудь не так делаю?" - это уже большая-пребольшая терапевтическая удача. Потому как - см. выше - тот факт, что он есть и что он что-то в свой жизни делает человек в данном случае уже выяснил.
Чаще же приходится встречаться с тем, что, приходя к психологу, человек воспринимает себя как машину, в которой что-то сломалось. А специалиста - как автомеханика, который орлиным взором моментально вычислит, какой там из узлов-шестеренок поломался, быстренько его заменит и дальше всё будет чудесно. И зачастую им проще бывает решить, что специалист некомпетентен - не сумел вычислить и починить неисправность - чем признать, что они устроены гораздо сложнее любой машины. И уж совсем плохо помещается обычно в сознание тот факт, что, даже в рамках одного психотипа, каждая личность устроена по-своему, нет двух одинаковых. А потому нет и единого универсального "крэкс-пэкс-фэкс", от которого произойдут изменения. Что каждый раз надо разматывать каждую жизненную историю, среди которых - честное слово - нет ни одной повторяющейся.

Вот поэтому - какие бы дифирамбы ни пели некоторые коллеги краткосрочной терапии, по принципу "убирания симптомов" - я склонна считать такую работу действием, скажем так, мало полезным. Убрать симптом - не вопрос. Вопрос в том, что, если оставить при этом незатронутой причину возникновения этого симптома, она очень быстро проявит себя в каком-нибудь другом разрушительном варианте. И всё вернется на круги своя.

Поэтому могу лишь повторить вслед за Бьюдженталем: психотерапия - это то, о чем стоит думать как об одном из главных событий жизни. Именно с такого отношения и начинается путь к изменениям и улучшениям.



12.
Сказки нашего времени или Немного о ранних травмах


Вот было у крестьянина три сына,
Все трое - дураки, что характерно.
Атос, Портос и младший – Буратино
Принцессу встретили, и кончилось всё скверно!
Они вложили ей, на всякий случай,
Прям под матрац горошину. Тротила.
И от дворца остался только ключик,
Который сныкала безумная Тортилла.
Её царевич отловил и долго мучил
Кричал: "Зачем тебе такие уши, бабка?"
Потом убил, сварил и съел, а ейный ключик
У Дуремара поменял на центнер мака.
Т. Шаов,
«Сказки нашего времени»


Когда-то давно, когда я в первый раз прочитала книжку Игоря Дехтяра «Психотерапевтическая мишень в психотерапии» и в самом ее начале встретила фразу о том, что «психотерапия создает для человека новый миф и его жизни, ив этом мифе самореализующееся пророчество о его новой жизни и вероятности обретения новых возможностей», я была, можно сказать, оскорблена. Ну, не может же быть, чтобы всё было так просто! Чтоб была жизнь – плохая, а для того, чтобы стала хорошая, всего-то делов требуется – новый миф создать. Не бывает такого!

Книжку, правда, отодвинув возмущение, тогда дочитала и с тех пор не один раз перечитывала; она у меня закладками истыкана и, вообще, является одной из наиболее часто пользуемых.

Но, чем дальше, тем больше я прихожу к выводу о том, что в «мифе о жизненном мифе» - всё правда.
С чем человек приходит к психологу или к психотерапевту?

Вы, вообще, думает, что он туда один приходит? Да ничего подобного.

Во-первых, он приходит с историей о том, что что-то в его жизни складывается не так, как он хочет.
Это уже – одна сюжетная линия мифа и один из мифических персонажей. Жизнь.
Которая складывается или не складывается.
Порою (а в наш психологически просвещенный век - очень часто) человек даже может вполне четко назвать причины, по которым не складывается. Мама. Папа. Характер. Семейный сценарий. Базовая тревожность. Ранние травмы. Запрет на… (нужное вставить). И так далее.
Это – следующие персонажи личного мифа.
Которые что-то такое с человеком делают, от чего ему живется плохо.
Еще один персонаж – сам пришедший.
Человек, у которого проблема.
Проблема, кстати, обычно тоже – персонаж.
Отношение к которому варьирует в самом широком диапазоне – от стыда за наличие проблемы до гордости за нее.

Короче, завязка психотерапевтического мифа всегда стандартна: Жил да был Человек со своей Проблемой; жили они долго, не сказать, чтоб сильно счастливо, но привыкли за это время к тому, что они друг у друга есть, Проблема – у Человека, а Человек – у Проблемы; и в один прекрасный день решил Человек Проблему свою взять да и порешать… а Проблема, естественно, совсем не хочет, чтобы ее тогосеньки… порешили… она прижилась, освоилась, корни пустила, и быть низведенной с этого положения хотя бы до уровня Задачи ну просто категорически не согласна. И зовет она тогда на помощь к себе следующего персонажа. Которого зовут Сопротивление.

И вот вся эта развеселая компания появляется перед терапевтом.
Клиент на стуле сидит.
Проблема с Сопротивлением за плечами у него стоят, как стражи порога – не пройдешь, мол, в какую-то другою жизнь, такую, чтоб складывалась!
Жизнь в уголке свернулась, подремывает чутко. Готовая в любой момент выскочить и подтвердить – не складываюсь, мол, не умею, не могу, и не просите даже!
Мама с Папой поблизости ошиваются. Бдят, чтобы заветы да наказы родительские в целости остались.
Характер со Сценариями под потолком хороводы водят. Весело им. От того, что Человек их так слушается безоговорочно.

И мораль сей басни в том, что Человек со всей этой развеселой компанией ничего поделать не может. И даже понимает с трудом, кто тут чей. То ли компания эта – у него, и он в ситуации хозяин; то ли он сам – у них на побегушках?

Что самое интересное – однозначного ответа тут нет. Оба ответа будут правильные.
Конечно, сказочку о том, что у Человека есть Проблема, для этого Человека когда-то кто-то сочинил. И рассказывал неоднократно.
Обычно это сказочка – про неспособность.
Про то, что «ты не можешь».
Не можешь быть умным.
Не можешь быть красивым.
Не можешь быть успешным.
Не можешь быть любимым.
Не можешь быть хорошим.
Не можешь быть плохим.
И еще много чего не можешь.

И мало кто в детстве – да и во взрослости тоже – понимает, что «не можешь» на самом деле выглядит как «я тебе не позволю» (за прекрасный перевод этой фразы спасибо eden_garden).

Ну и правда – не позволяют.
Раз не позволили, два запретили, три отругали, четыре наказали…
Человек – даже если он Дите еще – все-таки, сапиенс, логические выводы делать может и причинно-следственные связи выстраивать способен. Вот и выстраивает – да, не могу.
Даже и пытаться не стоит. Одни от этих попыток неприятности.
И возникает из этого опыта то, что можно назвать характером, а можно – модным словосочетанием «комплекс неполноценности». Миф о «Человеке, который не может».
Не может зарабатывать деньги.
Не может строить отношения.
Не может постоять за себя.
Не может доверять.
Не может… не может… не может…
И дальше, всю жизнь, он уже рассказывает этот миф самому себе. И в ситуации, где открывается возможность что-то из «непозволенного» попробовать, он начинает этим мифом сам себя привычно чмырить. «Да не со зла, причем, так по сюжету надо».
Напоминает себе о том, что он – «Человек, который не может», не пробует «мочь»… в итоге фактически получает подтверждение – да, действительно, не могу. Вот не смог же.

И получается таким образом то самое самореализующееся пророчество, с которого этот разговор и начался.

Вот поэтому «психотерапия это не то, что вы думаете. Она о том, как вы думаете*. Она привлекает внимание к незаметному притворству в том, как вы думаете».
И результат психотерапии появляется там, где Человек перестает притворяться. И создает для себя новую сказку.
О том, что это он раньше не мог. А теперь – вполне.
О том, что если и сейчас не может – то это повод научиться. Если хочется.
А если учиться не хочется – то, на самом-то деле, ему это мочь и не нужно. Это Папе с Мамой нужно было, чтоб он это мог. По каким-то их собственным, мамо-папским причинам. А сам он и без этого умения вполне хорош и жизнью доволен.

Угу, я знаю, о том, что упомянутое в третьем пункте, частенько вызывает реакцию отрицания и ехидные воспоминания об анекдоте про энурез, которым больной в итоге стал гордиться.
Если с вами произошло что-то подобное, значит, вы – «счастливый» обладатель сказочки о вашей полной никчемности. Вспомните, кто и когда вам ее рассказал.

@темы: Интерестно

---

Зависимость и созависимость (часть 1)

1.
О том, что такое зависимость, наверняка, знают практически все.
Официальное определение зависимости характеризует ее как "определенную модель поведения, которая характеризуется непреодолимым, постоянно возрастающим влечением к определенному эмоциональному состоянию". Любая зависимость имеет свое развитие: знакомство - повторение - привыкание. На сайте Гештальт-центра Нины Рубштейн приводится следующий перечень зависимостей: алкогольная зависимость, табачная зависимость, наркотическая зависимость, игровая зависимость (азартные или компьютерные игры), пищевая зависимость (булимия, анорексия), информационная зависимость (телевизор, Интернет), эмоциональная зависимость (очень сильная любовь, безответная любовь; несамостоятельность, нужда в других; сильная потребность в интернет-общении или телефонном общении), трудовая зависимость (трудоголизм), шоппинг-зависимость, сексуальная зависимость (в том числе виртуальная) и другие, имеющие более уникальные проявления.
Общественное мнение давно и с удовольствием поддерживает идею о том, что в возникновении зависимостей виноваты "дурные примеры" и "плохие компании". Во многом это, действительно, так. С той лишь поправкой, что дурные примеры показывают будущим зависимым их собственные родители и самой первой-самой главной плохой компанией становятся они же.
Если вспоминать теорию развития Малер, то легко отследить тот момент, когда у человека начинает формироваться зависимое поведение. Это возраст между полутора и двумя с половиной годами (абсолютно очевидно, что в это время никакие "плохие компании" еще даже за углом не стоят), когда ребенок становится более активным, у него появляется больше возможностей, соответственно, он меньше нуждается в матери и начинает от нее все больше отделяться – уползать, убегать, исследовать пространство. С другой стороны, он чувствует свою зависимость от нее и потребность в ее поддержке. И очень важным тут является то, каким образом мать реагирует на его попытки отделиться на попытки что-то сделать самому, отказываясь от ее помощи, на попытки отстоять свои желания и потребности.
Здоровое поведение матери в этот период заключается в том, чтобы позволять ребенку самостоятельно справляться с тем, с чем он может справиться и помогать в том, что ему пока не по силам. Однако - будем объективны - для того, чтобы спокойно и внимательно относиться к попыткам полутора-двухлетнего шилопопого чуда исследовать мир, пробовать его на прочность, на вкус, на излом на скручивание (а также к последствиям этого бытового сопромата) нужна львиная доля внутренней устойчивости и философского взгляда на мир. Поэтому гораздо чаще приходится наблюдать в этих ситуациях поведение как раз нездоровое - либо подавление самостоятельности ребенка, направленное на то, чтобы подчинить его себе, сломать его волю; либо то, что красиво называется "контрфобическим отталкиванием" - "уйду, брошу, не буду помогать, я тебя такого не люблю".
Почему отталкивание контрфобическое - то есть, "наперекор страху"? Потому что эти попытки ребенка отделиться, делать по-своему, то, чего хочется и так как хочется (ему, а не маме) вызывают в матери сильный страх - "и что я буду делать с таким неуправляемым ребенком?!"
Ну, вы поняли, да? Потеря контроля, отсутствие кнопки, на которую можно нажать, чтобы стало по моему велению - по моему хотению - это очень страшно.
Что происходит с ребенком в этой ситуации? Он получает четкое и ясное сообщение о том, что его автономия и самостоятельность не нужны, наказуемы и опасны. И оказывается в очень сложной ситуации. С одной стороны, у него есть потребность в большей, чем прежде, свободе; с другой – он не в состоянии сам со всем справляться.
Наблюдаем классическую "вилку":
- свобода = покинутость, одиночество и беспомощность
- подчинение маме = возвращение в ситуацию зависимости, регресс обратно в симбиоз с матерью, обратно «в утробу»; метафорически это равносильно смерти.
Теоретически выбор в этой ситуации есть, да.
Но - очень теоретически.
Поскольку это выбор из двух вариантов, которые "оба хуже".
Либо "жизнь мамой", превращение себя в ее продолжение, в составную часть маминой личности. За счет отказа от личности собственной, естественно, этот Боливар двоих не вынесет.
Либо свобода и одиночество, когда "никто на помощь не придет и дров не раздобудет, никто не сварит ничего ни на каком огне". А в такой ситуации не каждый взрослый выживет. Не говоря уж о карапузе, который под стол пешком ходит.
Поэтому получается "выбор без выбора". Для того, чтобы выжить, ребенок вынужден возвратиться обратно, в положение даже не младенца, а плода, накрепко связанного с матерью пуповиной и питаемого ею же.
Он без нее - не может. Он без нее - погибнет. В ней - вся его жизнь.
Узнаете, да? Этот самый стон, который символом большой и чистой любви зовется?

Тот продукт, что получается на выходе из подобных педагогических экзерсисов называется аддикт обыкновенный.
Человек, накрепко запечатанный в роли недо-рожденного младенца.
В переживании себя как части кого-то (чего-то) другого, не способного самостоятельно справляться со сложностями своей жизни и организовывать ее так, как хочется и нравится.
В привычке к тому, что у нет права на собственные действия, решения и даже желания; к тому, что вся его жизнь является лишь приложением к кому-то или чему-то другому.
В этом месте возникает новая вилка выбора:
* путь зависимости - алкоголизм, наркомания, расстройства пищевого поведения, трудоголизм и прочее см. выше по списку
* путь созависимости, о котором, собственно, и будет основной разговор, ибо созависимых в нашем обществе дофига и больше и чаще всего они даже не подозревают о том, что являются созависимыми.

2.
Итак...

Зависимый – это тот самый человек-проблема, ходячее несчастье; индивид, который, вместо того, чтобы жизнь жить, всеми и всяческими способами об нее убивается.
Это папа-алкоголик. Который пьет горькую, потому что вокруг одни негодяи и жизнь не склалась. Ну, или просто пьет. Потому что.
Это бабушка-домашний тиран. Которая мгновенно начинает умирать, стоит кому-нибудь из чад и домочадцев сказать-сделать что-нибудь, что бабушке не нравится.
Это мама-жертва неблагодарного семейства. Которая варит-стирает, пашет с утра до ночи, а ей в ответ на это всю жизнь испортили.
И так далее, и тому подобное.
Все эти люди зависят от чего-нибудь, не шибко с нормальной жизнью совместимого.
Папаша - от водки.
Бабушка - от своего стремления быть пупом семейного мира.
Мама - от идеи о том, что за суп и тряпки можно купить любовь.

Созависимый – тот, чьей основной жизненной функцией является кормить эту проблему. Как правило – собой. Это человек, жизнь и поведение которого полностью находятся в зависимости от другого человека.
Официально созависимость трактуется как «приобретенное и усвоенное дисфункциональное поведение, которое может быть связано с воспитанием в дисфункциональной семье и в дисфункциональном обществе, возникающее вследствие незавершенности решения задач развития в раннем детстве».
Так созависимая семья изо всех сил «тянет» алкоголика, наркомана, игромана… Скандаля, убеждая, таская по врачам, лопатами вкидывая в эту бездонную бочку зависимости время, силы, нервы, деньги…
Под лозунгом «он(а) без нас пропадет!!!». Сопьется; сторчится; вымрет от сердечного приступа, переходящего в разлитие желчи; лишится смысла жизни…
И неважно, что собственная жизнь сузилась уже до размеров даже не тюремной камеры, а стандартной могилки.
Неважно, что каждое утро из зеркала на тебя смотри лицо с выражением «в гроб краше кладут».
Неважно, что после очередной оплаты очередного «зигзага» пропившегося-проигравшегося родственничка в кошельке вновь сиротливо болтаются три рубля.
Неважно, что на работу каждый день - как на каторгу, главное, мама довольна «правильной» ребенкиной профессией.
Неважно, что стотыщпятнадцатые отношения разлетелись в мелкие дребезги из-за того, что бабушке уверена – «он(а) тебе не пара!».
Все это, как вы понимаете, ерунда.
По сравнению с возможностью купить вкусным и питательным для проблемы поведением кусочек паузы и передышки.
По сравнению с идеей о том, что «здесь все от мине зависить» - как будет жить другой человек, будет ли он жить вообще…
Ну, вы помните, да?
На это дело запросто можно потратить всю жизнь и считать себя благородным героем-спасателем, который живота не жалеет ради счастья ближнего своего. А что счастья так и не случается - так то судьба-злодейка виновата. Карма, порча, дурная наследственность осчастливливаемого – выбор вариантов ограничен лишь уровнем знакомства спасателя с набором разных красивых и пушистых словес.
Второй вариант поведения созависимой семьи в такой ситуации – «на самом деле у нас все хорошо!». То есть, вариант, при котором наличие проблемы зависимости (и самое зависимого) отрицается всеми возможными способами: «ничего страшного», «а когда он трезвый – он хороший», «он(а) же не специально это делает, просто нервы», «мне же добра желают», «да у всех так»… В общем - «а кто не пьет, назови?!».
На эти шаманские танцы с бубном вокруг идеи о том, что если правильно делать вид, что чего-то нет, то оно послушается и как-нибудь само собой исчезнет, также можно потратить и лучшие годы своей жизни, и худшие, и все остальные.
У этих двух вариантов созависимого поведения один общий драйв, имя которому – контроль над поведением другого. Того, который зависимый. Помните, да?
На самом-то деле, контроля тут никакого нет и в помине.
Если «спасаемый» упорно не спасается – и ему в этом вполне хорошо, а вот «спасающему» ох как несладко и чем дальше, тем кислее – то кто в этой ситуации кого контролирует?
«Спасающий» будет искренне уверен, что контролером и ответственным за все тут – именно он. Он ведь… старается.
Если наличие зависимости упорно отрицаешь, а она, зараза, все есть и есть, и чем дальше – тем больше ресурса, необходимого на отрицание, ест – то, опять же, кто кого?
Однако признать такое положение вещей – что не контролером я тут нифига, а, максимум – «зайчишкой», которого в любой секунд притянут к ответу и штрафу – задачка не из легких.
Именно поэтому обращения созависимых за психологической помощью в 99 случаях из 100 начинаются с вопроса «как помочь тому, другому? нет, со мною все в порядке, это у него проблема».


3.
Уже, я думаю, понятно, что зависимый и созависимый – это та самая идеальная пара, которой не жить друг без друга.
Зависимый родитель на мытьем, так катаньем вытолкает ребенка в созависимую роль. Сделав из него питательный субстрат для своей проблемы, обслуживающий персонал и емкость для сливания негатива.

Это очень удобно – питательный субстрат из собственного ребенка.
Супруг(а) – все-таки, человек взрослый, стопроцентно не предсказуемый – сегодня кормит, а завтра, глядишь, взбрыкнет и скажет: «баста, карапузики, кончилися танцы».
А ребенок – куда он денется? Особливо если правильно приготовить.

Процесс готовки начинается с самого раннего возраста.
Вариации рецептов – от «сам(а) виновата, что отец тебя побил - не так сидишь, не так свистишь, на одной ножке плохо вертишься» и «посмотри, до чего ты мать довел(а)!» до «нам за тебя стыдно!» и «ты позоришь семью!». Общий пафос – в трансляции ребенку убеждения «именно ты регулируешь и контролируешь нашу жизнь, наше благополучие, наши чувства и поступки».

А че, нормальный ход – крайний отыскан и назначен, можно с легкой душой курить бамбук.

Под влиянием таких посланий у ребенка формируются два железобетонных убеждения, на которых в дальнейшем выстраивается вся картина мира:
- я могу регулировать-контролировать жизнь, благополучие, чувства и поступки других
- я обязан(а) регулировать-контролировать жизнь, благополучие, чувства и поступки других

Казалось бы – ну, красота, всемогущество практически в кармане, Манечка Величкина – в принципе, очень приятная дама, недаром Наполеоны уже который век все не переводятся.
НО!
В эту красивую и всемогущую картину мира неизбежно и регулярно, с громом и треском, врезается реальность – не получается оно, все уконтролировать-то! Нет спасения от периодических обломов.
Не так глянул, не то ляпнул – невозможно же 24 часа в сутки на боевом посту - в репу от бухого родителя огреб: «ты как с отцом разговариваешь?!»
Двойку случайную схватил – снова огреб: «учим тебя, стараемся, толку никакого, ты нас в могилу загонишь!».
Парень до дома проводил – готово дело: «шлюха, позор семьи, тебе об учебе думать надо, а ты вот-вот в подоле принесешь!».
Захотел с тарзанки прыгнуть – понеслось: «ты о нас подумал? ты убьешься-разобьешься, а нам потом всю жизнь с тобой-инвалидом маяться!».

Так постепенно, раз за разом, пространство собственной жизни сужается и ужимается. Туда нельзя. Сюда нельзя. Никуда нельзя.
Того нельзя. Этого нельзя. Ничего нельзя.
Можно лишь функционировать в четко и прочно заданных рамках обслуживателя спокойствия и гаранта стабильности.
Уже и рамки такие, что ни шагнуть, ни дыхнуть, а стопроцентного спокойствия со стопудовой стабильностью все нет и нет.

Почему ж так?
Д а ясно почему – плохо стараюсь.
Надо еще постараться. Еще ужаться. Еще поднатужиться. И еще. И еще.
Опять не вышло… дааа… плохой я какой-то, некачественный… сам во всем виноват…

Отчего в этой ситуации так легко уверовать в собственную некачественность?
Да потому что окружение в поддержку этой идеи вкладывается изо всей дурацкой мочи.
Принес пятерку – мама счастлива. Принес двойку – у мамы давление, расстройство пищеварения, инсульт, инфаркт и полный абзац.
Сидишь над уроками – мир и благолепие, вздумала с друзьями погулять – кошмар, скандал и тарарам.
Ведешь себя тише воды, ниже травы – оставят в покое, дерзнешь «посметь свое суждение иметь» - ниспровергатель всего святого, убийца родителей.

Причем, окружение не лицемерит.
Все эти половецкие пляски исполняются абсолютно искренне и от души.
Потому что зависимый родитель твердо уверен в том, что его чувства и поведения «делает» кто-то или что-то внешнее. Потому и трансляция этих идей ребенку выходит такой убедительной – заразить можно лишь тем, чем болеешь сам.

Резюмируя вышенаписанное, можно сказать, что самоидентификация созависимого выглядит примерно так: «я, конечно, бог… вот только какой-то хреновый».


4.

Я думаю, многим уже понятно, что основными драйвами созависимой личности являются патологическая вина и патологический стыд.

Тут, видимо, нужно небольшое (или большое) отступление для того, чтобы обозначить разницу между нормальными чувствами вины и стыда и их патологическими проявлениями.

В норме вина – это одно из так называемых социальных чувств.
То есть, чувств, которые возникают только в присутствии другого человека (других людей). В норме виноватым можно быть только перед кем-то конкретным за что-то конкретное. За то я своими действиями, вольно или невольно, причинил ущерб другому человеку.
То есть, вина – это переживание, основанное на понимании «я сделал что-то, от чего другому плохо».

Я разбила твою любимую чашку – я виновата перед тобой.
Ты наступил мне на ногу, мне больно – ты передо мной виноват.

В ситуации нормальной вины всегда присутствуют три составляющие:
– тот, кто причинил ущерб;
- тот, кому причинен ущерб;
- сам факт ущерба.

Вот я, вот ты, вот осколки чашки – все по-честному.
Вот ты, вот я, вот пострадавшая нога – опять же, все по-честному.

Что еще присутствует в ситуации нормальной вины – это возможность каким-то образом возместить причиненный ущерб.
Я могу подарить тебе новую чашку взамен разбитой.
Или чайный сервиз на 12 персон.
Или бутылку коньяку.
Или оплатить стоимость утраченной посуды.
Или тебе хватит того, что я просто попрошу прощения.

То есть, снова: есть ты, есть я и есть моя возможность из-виниться – то есть, выйти из состояния вины перед тобой, освободиться от нее.

Аналогичная ситуация с нормальным стыдом – тоже социальным чувством.
В норме стыдно перед кем-то конкретным за что-то конкретное. За совершение действия, которое внутри той «стаи», где я живу, считается недопустимым, заслуживающим осуждения. За которое, как минимум, обругают и станут презирать. А могут и из «стаи» выпереть.

Стыдно ходить по улице голым. В набедренной повязке – тоже как-то некомильфо. Потому что в нашей культуре принято одеваться.
Стыдно смеяться и плясать на похоронах. Потому как в нашем культурном стандарте смерть – это очень печальное событие.

Современная психоаналитическая теория придерживается мнения о том, что способность к переживанию двух этих чувств - стыд и вину – начинает формироваться в процессе психологического отделения ребенка от матери. Когда ребенок начинает ощущать себя уже не частью матери, единым с нею целым, а отдельным человеком. Которого видят и могут как-то оценить – одобрить или осмеять, похвалить или поругать, уделять внимание или игнорировать.
Если первые проявления самостоятельности ребенка и его первые крохотные успехи на этом пути получают одобрение взрослых и значимых окружающих, то переживание собственной самостоятельности, отдельности, автономности оказывается для ребенка связанным с приятными и радостными чувствами: «это здорово!», «у меня получается!», «я могу сам!». Эти переживания впоследствии становятся основой для перерождения младенческой зависимости в здоровую привязанность, позволяющую быть рядом с человеком, не вцепляясь в него, как клещ, и не делая своим основным занятием в отношениях высасывание чужого ресурса.

Это – повторюсь – в норме.

Но как раз ситуация такой нормы оказывается абсолютно нереальной для зависимого родителя. Он не может радостно приветствовать проявления автономности и независимости ребенка, потому что эти проявления для него являются сигналом о том, что питательный субстрат в любую минуту может сделать ноги. Что, ясное дело, недопустимо. В силу чего происходит то, что уже было описано выше: любые попытки ребенка автономизироваться, любые его «я сам!», «уйди!», «не мешай» - словесные и телесные – пресекаются максимально жестко.
В итоге для ребенка переживание собственной отдельности от родителя оказывается событием не радостным, а, напротив, травмирующим. Если он пытается противостоять маме – то он «плохой», "неправильный", "неподходящий", он такой - не нужен…
Это переживание запускает механизм патологического стыда - боязни отделяться, что-то делать для себя, как-то себя демонстрировать - чтобы не переживать этот стыд. Ребенок – а впоследствии и взрослый - боится даже естественного самоутверждения, считая его опасной агрессией.

К патологическому стыду обычно добавляется и патологическая вина. Не за что-то конкретное, а вообще – за все. За сам факт своего существования. Как рассказывала одна из моих клиенток: «Когда я слышу в телефонной трубке мамин голос, я уже начинаю чувствовать себя виноватой. Неизвестно, почему. Неважно, за что. Что-нибудь всегда найдется».

Два этих переживания – патологической вины и патологического стыда – цементируют связку «зависимый-созависимый» намертво.

Если я – плохой – то мне невозможно хотеть чего-то для себя. Плохому ништяки не положены. Если я рискну высунуться и что-то про свои хотелки сообщить – то все сразу это увидят. И отпинают. Потому что я же – плохой. А, значит, все, на что я могу рассчитывать – это оскорбление и осмеяние. И виноват уже в том, что смею чего-то там хотеть. Для себя. А не для других. И кто я после этого? Эгоист бессовестный, жалкая, ничтожная личность.

И меня – такого!!! – увидят? Да ни за что! Дешевле сидеть тихо и не высовываться. Тогда, может быть, мою плохость и не заметят. Особенно если я буду тщательно маскироваться под правильного и хорошего.

Говорить «правильные» слова.
Совершать «правильные» поступки.
Стараться думать «правильные» мысли, а «неправильные» загонять куда-нибудь подальше.
Хотеть «правильных» вещей. А «неправильных» - не хотеть.

Резюмируя вышеизложенное, еще раз перечислю ключевые различия между нормальными и патологическими переживаниями стыда и вины:

Нормальная вина – «я виноват перед тобою вот за это».
Патологическая вина – «я виноват вообще за все, что было, есть и будет».
Нормальный стыд – «я сделал что-то плохое»
Патологический стыд – «я – плохой».

Нормальные стыд и вина существуют для регулирования отношений между людьми.
Патологические стыд и вина – способы загоняния человека под плинтус.



5.
Хорошо, – скажете вы – про вину и стыд все понятно, но при чем тут зависимый, какова его роль и чем он так сильно важен-нужен, почему созависимому нужно вцепляться в такого персонажа, когда у него у самого жизнь – отнюдь не сахар и не мед?

Тут все достаточно просто.
Дело в том, что зависимый – он обычной какой-то уж прямо совсем «плохой». Откровенно плохой. Явно и неприкрыто. Пропивающий-проигрывающий, изменяющий-бьющий, авторитарный тиран или отвратительный ипохондрик, изводящий своим бесконечным нытьем все, что движется. Давящий, требующий, вымогающий, отнимающий. Силы, время, деньги, нервы.
Если крепенько прилепиться к подобному экземпляру в роли спасающего-помогающего, то на его фоне можно выглядеть очень даже ничего. Вполне так себе хорошо выглядеть. Красиво, благородно и самоотверженно. И не маяться постоянно внутренним переживанием собственной плохости, ведь тот, который рядом – еще хуже.
Можно хапнуть вторичных бонусов, ругая зависимого за его нездоровые пристрастия, и жалуясь в обществе подобных себе на тяготы жизни с этим человеком. Получая при этом подтверждение – да, он плохой, а ты герой. Или не жалуясь, нося в общественных местах маску «на-самом-деле-все-хорошо» (это когда стыда настолько много, что признание самого факта наличия «плохого»-зависимого родственника или партнера кажется невыносимо унизительным) , но в глубине души точно зная, кто есть ху и за кем тут моральное превосходство.

То есть, заивисмый нужен созависимому точно так же, как созависимый – зависимому. В этой паре существует абсолютно четкое и стабильное распределение ролей:
зависимый – «плохой», созависимый – «хороший»
зависимый – разрушает, созависимый – спасает
завсисимый – потребляет, созавивисимый – питает.
Этот сценарий разыгрывается годы и годы, до тех пор, пока не прервется по естественным причинам. К примеру, надорвавшегося созависимого увезут прямиком со сцены в палату интенсивной терапии.
Если созависимый вдруг лишится своего зависимого и возможности самозабвенно того спасать, ему придется столкнуться с тем, на избегании чего строится все его функционирование:
а) одиночеством и чувством собственной ненужности; непониманием того, на что, кроме спасательства, можно тратить свою жизнь; ведь спасательствовать - это единственное, что он умеет делать в совершенстве;
б) переживанием того, что и сам он, в общем, тогосеньки… не ангел белокрылый.
А раз не ангел – значит, сволочь. Жалкая, ничтожная личность.
Вот именно так, по крайностям: или – или.
Того, что находится между этими крайностями, в подобном варианте не существует.

Очень часто такие черты созависимости можно наблюдать у психологов с академическим образованием, не проходящих обязательную личную терапию и супервизию. Такие психологи склонны видеть своей задачей «решить проблему клиента» - и зарабатывать на этом то, что называется профессиональным выгоранием.
Именно поэтому в институтах, готовящих пси-специалистов для работы с людьми (а не с теориями, исследованиями, тестами и диагностическими методиками) студентов в первую голову начинают отучать от этого стремления «решить» и «вылечить». Потому что если я пытаюсь решить твою проблему – то становится совершенно непонятным, где ты, где я и у кого из нас проблема. По всей видимости, у меня, если именно я ее решить пытаюсь. И тогда эффективности от меня как от специалиста – ноль целых хрен десятых. Потому как я тут и не специалист вовсе получаюсь, а так, компаньон по барахтанию в этой, общей на двоих и непонятно чьей именно, проблеме.

Ладно, это – околопрофессиональная лирика, вернемся к сабжу.

Итак, зависимый созависимому нужен. Наличие зависимого, сопровождаемое хроническими спасработами – это страховка от переживания одиночества, собственной ненужности и собственной плохости. То есть, от переживаний того маленького ребенка, который был отвергаем большими и значимыми людьми – родителями. И от связанного с этим отвержением ужаса – ведь без этих больших и значимых ребенку попросту не выжить, он еще не умеет о себе заботиться и себя обеспечивать.
Жизненная ситуация поменялась давно, отвергаемый ребенок вырос, может быть, даже уже и сам стал родителем… а переживания и страхи в этом месте выстреливают все те же, из самого раннего детства.

Спасение от этих невыносимых переживаний находится в том, чтобы крепко держаться за своего зависимого и… поддерживать его в том, чтобы он оставался зависимым.


6.
Я уже неоднократно говорила, что не люблю всяческие рассуждения про «взятие на себя ответственности». Нелюбовь эта обоснованная.
Дело в том, что в большинстве случаев к каждой подобной фразе - «про ответственность» - оказывается необходимым приложить еще и разъяснение на трех листах. О том, что же, собственно, представляет из себя ответственность. о том, связана ли она как-то с темой «преступления и наказания». О том, чем она отличается от равнодушно-разрушительного «сам(а) во всем виноват(а), а потому сиди и не рыпайся». О том, чем схожа с быдловато-мудрым «за базар ответишь». Ну и еще много о чем.
Возможно – и даже скорее всего – дело тут в том, что границы значения слова «ответственность» до сих пор обозначены в русском языке довольно нечетко, а трактовки его все чаще перекашиваются в сторону именно виноватости и наказания. Вот, по словарю Ушакова, ответственность есть «положение, при к-ром лицо, выполняющее какую-н. работу, обязано дать полный отчет в своих действиях и принять на себя вину за все могущие возникнуть последствия в исходе порученного дела, в выполнении каких-н. обязанностей, обязательств». Как это относится к выполнению работы – понятно, а вот каким местом сие к себе, любимому, приложить во внерабочем контексте – тут полная неясность.
Встречается еще, к примеру, такая трактовка понятия «ответственность» - "соответствие поведения личности социально-нормативным требованиям, ее долгу и обязанностям, подчиненность социальному контролю". Красиво, как белый стих, однако, опять же малопонятно – если, допустим, у человека сложности в личной жизни, дети от рук отбились, в семье скандалы или на работе проблемы – то кому он в данной ситуации сколько чего должен и какой социальный контроль заведует тем, чтобы ему, опосля отдачи долгов, таки стало счастье?
Все определения, выданные добрым дядюшкой Яндексом по соответствующему запросу, я здесь перечислять не буду, потому как все они, так или иначе, получаются весьма обтекаемыми, требующими дополнений и пояснений.
Пожалуй, идеальным на данный момент разъяснением является то, которое дает Ялом в «Экзистенциальной психотерапии». Он пишет, что для человека «принять ответственность» означает – «связать себя с каким-то действием».

То есть ответственность есть факт признания того, что «это делаю Я». Все просто, как грабли.
Казалось бы – просто… НО...
Современное развитие печатного дела, помноженное на всеобщую интернетизацию, усугубленное проживанием в пусть уже не самой, но еще вполне читающей стране, за крайние пару десятилетий прибавило к исконно-посконным способам не-признания – «так сложились обстоятельства», «судьба, рок, фатум», «это сильнее меня» и так далее – богатый арсенал рассуждений о «психологических играх», «манипуляциях», «семейных сценариях», «негативном программировании» и прочем подобном.
Понятно, что «у меня семейный сценарий Неудачника» звучит гораздо красивее и вызывает сочувствие гораздо сильнее, чем признание «я сижу на попе ровно и отказываюсь даже задуматься над тем, чего хочу и как этого достичь».
В варианте с «семейным сценарием» все ясно – виноваты родители. И родители родителей. И родители родителей родителей. Сценарий изваяли некачественный. Можно их поругать, над своей неудачной судьбой всплакнуть – и продолжать сидеть на попе ровно. Это ж – сценарий. Против него ж – не попрешь.
Очевидно, что фраза «он(а) мною манипулирует» выглядит гораздо пафоснее, если стыдливо замолчать ее логическое продолжение – «а я послушно подчиняюсь». В этой мизансцене уже тоже все роли изначально расписаны: «манипулятор» - плохой и злобный, «жертва манипуляции» - хорошая и несчастная. Аудиторию, готовую поругать «манипулятора» и посочувствовать «жертве» найти несложно – достаточно заглянуть в любое около-психологическое сообщество чтобы убедиться в распространенности данного действа – и можно дальше жить-поживать, ничего не менять и не озадачиваться вопросом «а чего это я ведусь-то раз за разом? и раз за разом оказываюсь в итоге там, где мне плохо? мож, в консерватории пора чего-то менять?».
Ты пытаешься сейчас отрицать наличие семейных сценариев, манипуляций, психологических игр и прочего? Ты хочешь сказать, что дядьки и тетьки, писавшие всякие психологические книжки, врали? – наверняка поинтересуется кто-то в этом месте. Не пытаюсь. Всего этого добра – есть. Дядьки с тетьками писали чистую правду. Вопрос лишь в том, для чего и для кого они это писали.
И ответ тут предельно прост – изначально, пока все это добро не ринулось в массы, тиражируясь, опрощаясь под стиль «для чайников» и всяко причудливо искажаясь в этом процессе – психологические, психотератевтические и психоаналитические дядьки с тетькми писали как профессионалы для профессионалов. Изучая, систематизируя, делая выводы – «вот такое воспитание-отношение чаще всего приводит к такой деформации личности; а вот такое – вот к такой». И писались они с абсолютно четкой целью – для того, чтобы терапевт, наблюдая поведение клиента, мог выстроить гипотезу – гипотезу, друзья мои, только гипотезу! нуждающуюся в неоднократной проверке! – на предмет того, «в какой среде тебя сформировало?». И стать для клиента «средой другого типа», такой, в которой смогут получить развитие те части и особенности его личности, которые не смогли развиться в силу неблагоприятности для них прежней среды. Или же – осознавая границы своей компетентности – признать, что в данном случае он подходящей средой стать не сможет – не знает, не умеет, не справляется - и перенаправить клиента к другому специалисту. Который сможет.
Именно поэтому наиболее вменяемые непрофессионалы, почитавшие психологических книжек, частенько задают вопросы типа: «вот я понял(а), что у меня такой-то семейный сценарий… вот я осознала(а), что копирую поведение такого-то родственника… и что мне теперь с этим делать?»
Я в таких случаях шаблонно отвечаю, что теперь «с этим» стоит идти к психотерапевту. И готовиться к довольно продолжительной работе с ним. Потому что в однова, без помощи профессионала, «выходить из сценария» просто некуда. Человек же не просто так продолжает «играть роль» и «копировать поведение». Он делает это потому что чего-то другого он делать просто не умеет. У него есть определенный способ поведения в определенных ситуациях. Определенный навык реагирования на какие-то вещи, происходящие с ним и вокруг него. Эти способы и навыки выучиваются с раннего детства и теперь уже разворачиваются во всей красе каждый раз в ответ на происходящее, автоматически, минуя процесс осознавания того, что я сейчас делаю, как и зачем. И все попытки «что-то с этим сделать» самостоятельно чаще всего заканчиваются в тупике имени товарища Черномырдина: «хотели как лучше, а получилось – как всегда».
Ну и в завершение данного нелирического отступления я вам совсем грустную вещь скажу. Поскольку ответственность – это то, что мы делаем, то ее, как сие ни прискорбно, нельзя ни «взять», ни «снять», ни «отдать». Просто не получится.
Никакие разговоры про «сценарии», «манипуляции», «копирование» и «программирование» не способны ее отменить. Вот в том месте, где вы продолжаете исполнять «сценарий», поддаваться на «манипуляции», отрабатывать «программу», от этого всего страдать, но продолжать жрать кактус – вот в этом месте и находится та самая ваша ответственность.


7.
Созависимость и коммуникация

Знаете, какой вопрос является самым частым из тех, что приходится слышать различным специалистам от «психо»? Кто ответил: «что делать?». Молодцы, возьмите с полки пирожок.

Самый, так сказать, стандартный формат обращения к психологу или психотерапевту выглядит таким образом: «у меня то-то и то-то, что делать?». Я сознательно не употребила ни тут термина «запрос», ни слова «вопрос», потому что запросом подобное обращение не является, да и вопросом, по большому счету – тоже. Это – приглашение к игре в Большого, Умного Психолога и Маленького, Послушного Клиента. В которой второй стопудово выиграет, изящно перевернув эти роли и оставив первого в дураках. Просто в силу того, что это – его игра, правила которой он изучал всю жизнь, знает их досконально… но не признается в этом даже себе. Не говоря уж о ком-то другом.

Если переводить такое приглашение к игре с – как назвала подобный стиль одна моя клиентка - «синичкиного языка», в нем можно навскидку разглядеть несколько слоев:
- ты должен увидеть эту ситуацию моими глазами;
- ты должен понять, что именно в этой ситуации является для меня проблемой;
- ты должен узнать, каким я вижу решение этой проблемы;
- ты должен предложить мне стратегию и тактику достижения этой цели (а еще лучше – сделать это за меня, раз уж ты так чудесно способен быть мною).

Чтобы вступить в эту игру, нужно быть либо камикадзе, либо собратом по зависимости. Свято уверенным в том, что проблемы приходят откуда-то извне и решить их тоже можно какими-то внешними способами. Дальше уже все идет четко по партитуре – второй предлагает свои варианты решения проблемы, первый объясняет, почему эти варианты для него не являются подходящими.

Изнутри игра выглядит очень мило для обеих сторон – первый старается решить проблему, второй старается ему в этом помочь… Ну, знакомая схема, да?

Бонус для обеих сторон тут в том, что оба участника игры продолжают оставаться «хорошими». Они ведь – стараются. Они честно соблюдают правила. Отсутствие изменений к лучшему и накапливающаяся вследствие этого неудовлетворенность – старания-то, получаются, уходят в никуда – может довольно долго игнорироваться обеими сторонами. Потому как они к такому состоянию привычные. А когда у одного из участников игрища фрустрация, наконец, зашкалит до состояния полного тупика и безнадеги, то виноват в этом – привычно же – окажется тот, другой. Который плохо постарался. А счастье было так возможно…

Игра в старания хороша тем, что игрок, так сказать, с полным правом, остается глух, как токующий тетерев. Он не слышит ни себя, ни другого. Потому как очень занят тем, чтобы – выглядеть. Исполнять определенную роль, ни в коем случае не выходя за ее рамки. При этом искренне надеясь, что, совершая раз за разом один и тот же набора действий, в какой-нибудь из разов они каким-то чудом получат иной результат. Тот, который им кажется положительным и желанным. Как-то он сам из воздуха соткется, этот самый результат.

- Мой сын совсем меня не уважает! Ему двадцать лет, он не учится, нигде дольше двух месяцев не работает, денег в дом не приносит, приходит, ест то, что я покупаю, бросает свои грязные вещи, я их собираю и стираю! Я что, обязана это делать?!
- Не обязана, конечно. Видимо, ты хочешь это делать.
- Я не хочу!
- Ну так не делай.
- Как я могу этого не делать? Замок на холодильник повесить?
- Нууу… вариант.
- Нет, я так не могу.
- А что можешь? Что ты можешь сделать для того, чтобы изменить ситуацию?
- Ничего не могу. Это он должен менять! Он уже взрослый, вот пусть и ведет себя как взрослый. Пусть сам себя кормит и обстирывает.
- Да зачем ему? Ты ведь это прекрасно делаешь за него.
- Но мне же тяжело! И я же не обязана!
- А ты ему говорила, что тебе тяжело? И что ты не обязана?
- Не буду я ничего ему говорить. У меня не такой характер, чтобы жаловаться. Он же должен понимать!

Вот должен – и все тут, хоть ты разбейся. Это такие правила игры – в которых ближний – должен. По умолчанию. Понять, чего хочется, угадать, чего надо, и выдать желаемое в нужное время, в нужном месте и нужном объеме.
И озвучить то, чего от ближнего хочется-ожидается – ни в коем случае нельзя. Не по правилам. Если озвучить – так весь кайф от игры в Молчаливую Великомученицу мгновенно сойдет на нет. И, естественно, для такой игры нужен комплиментарный партнер – тот, который будет исполнять роль Равнодушного Мучителя.
Пока идет игра, какими-то другими аспектами своих личностей эти двое практически не встречаются. И зачастую даже не подозревают о том, что эти самые аспекты у них есть.


Итак, отношения зависимости-созависимости представляют собой игру по четким и негласным правилам. Правил обычно несколько. Первое и главное, от которого ответвляются все остальные – «ни в коем случае не заниматься организацией и обустройством собственной жизни». Вот этого – прилагать усилия к тому, чтобы мне жилось хорошо, красиво, удобно, успешно – категорически нельзя. Это – запретная зона, территория, куда ходу нет, обнесенная колючей проволокой, с вышками и часовыми, стреляющими без предупреждения. Часовых зовут «эгоизм», «сволочизм», «черствость», «бездушие», «черная неблагодарность», «ты-меня-в-могилу-сведешь!», «да-кому-ты-такой-будешь-нужен!», «это-все-ерунда-лучше-делом-займись!» и всяко прочее некрасиво и сильно эмоционально заряжено. Заряжено, как правило, крепко и добротно; и заряды эти лупят на поражение при любой попытке шевельнуться в сторону хорошо-красиво-удобно-успешно. Сперва – снаружи, из семейного окружения, а потом – уже изнутри. Поскольку в голове у человека формируется жесткая связка - за каждым шевелением в этом направлении следует вот такое. Дальше он уже сам благополучно будет подбирать себе в окружение именно тех, кто на каждое подобное шевеление будет выдавать вот такое в строгом соответствии с правилами. А ежели случится так, что подходящего окружения рядом не окажется, индивид столь же благополучно сумеет проиграть всю эту мизансцену в собственном мозгу: «если я – так, то дальше будет – вот так, и от этого вот так станет мне сильно неуютно … ой, да ну его нафиг!». Причем, чем дальше – тем стремительнее будет прокручиваться в уме этот сценарий; все сложнее становится отследить, что же там за такая игра-пьеса, кто чем угрожает и что запрещает; почему он делает то, что ему не в кайф, а чего-то, что наоборот - не делает… На выходе обычно получается ситуация, которая на трезвый взгляд со стороны выглядит как «сам себе злобный баклан» - имея, вроде бы, все возможности для того, чтобы жить нормально, ну никак человек нормально не живет; три тыщи каждый раз способов находит для того, чтобы собственную жизнь испоганить, из любой ситуации, из любых отношений исхитрится себе казнь египетскую устроить, а потом – маяться и страдать.

Со стороны, как правило, не видно главного – что именно таковы правила игры. Что начать делать как-то по-другому – означает выйти за границы той роли, под которую был точен с малолетства. А выйти за эти границы – невозможно, потому что данная роль представляется единственно возможным способом существования и отношений с миром. Отсюда и получается – «я понимаю, что мною манипулируют, что меня шантажируют, что со мной еще всяко плохо поступают… но ничего сделать не могу».
Это самое «ничего сделать не могу» обычно вырастает из двух других правил игры зависимых-созависимых: «ты изначально некачествен» и «я знаю, как тебя улучшить». В переводе на простой русский это называется «ты существуешь лишь там и тогда, где и когда я позволяю тебе существовать».

Именно отсюда вытекает такая особенность созависимых, как сильная направленность вовне; их обостренное реагирование на то, как о них отзываются и как к ним относятся другие. При этом они парадоксальным образом очень плохо представляют, как другие люди должны к ним относиться, чтобы им было в этих отношениях хорошо.
Созависимые обычно легко и регулярно критикуют себя, при этом крайне плохо могут принимать критику, исходящую от других людей. Впрочем, принимать комплименты и похвалу они тоже не умеют; глубинная идея об «изначальной некачественности» приводит к тому, что созависимые в таких случаях вместо удовольствия и благодарности начинают переживать чувства вины и стыда. Одновременно та же идея об «изначальной некачественности» заставляет их отчаянно искать положительных отзывов о себе.

Выход из этого порочного круга – когда похвала и положительная оценка остро нужны, а принимать их некуда – все занято идеей о собственной плохости – находится в том, чтобы помогать, спасать, и всяко прочее «хорошо себя вести». Не веря в то, что он может быть принят и любим таким, как есть, без больших специальных усилий, созависимый пытается коммуницировать с миром из позиции собственной нужности – в диапазоне от «гордости семьи» и «незаменимого работника» до «дойной коровы» и «прислуги за всё».

Все эти усилия быть нужными и полезными – согласно правилам – должны вознаграждаться исключительно положительной обратной связью. Поэтому любое недовольство – высказанное даже не в его адрес, а просто в его присутствии – ввергает созависимого в мучительные размышления о том, «что я сделал(а) не так, в чем я здесь плох(а)?» и мучительные же поиски того «что мне делать, каким быть, для того, чтобы стать хорошим?».

То есть, логика получается такая: «я хорош(а) в том случае, если совершаю хорошие поступки, а хорошие поступки – это те поступки, которые считают (когда-то считали) хорошими значимые другие».

С определением же того, что хорошо именно для них, у созависимых обычно большой швах. Они, как правило, гораздо легче определяют то, что им не нравится и от чего им плохо, чем то, что доставляет им удовольствие или приносит радость.
Оно и понятно.
Дискомфорт в этом случае – привычная и изведанная территория.
Радость и удобство – терра инкогнита.

@темы: Интерестно

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Если я хотел чтобы человек понял что я ему нужен я наносил ему удар, болезненный но не смертельный, ложно плевал на него чтобы мое внимание ценилось, но я оказался неготовым к тому что со мной поступят так же, и уж тем более я не был готов что удар не ложен, что я не центр желяний других людей.
У это еще не все, нужна смекалка и воображение

@темы: Полукровка

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Замок моей печали

Как должен чувствовать себя полководец, который захотел укрепиться на подступах к замку, и зделал это без особого сопративления, потом ему захотелось захватить и сам замок, но гарнизон замка давно уже пал, и тогда полководец стал ждать пока ему вынесут ключи, а градоначальник не хотел идти сам, он считпал что полководец должен сам что-либо сделать, и длилось это стояние в течении долгого времени а потом с другой стороны в замок вошла другая равня по силам армия, и полководец не может продвинуться и даже отступил чтобы не засыпали стрелами со стен замка, и теперь попасть туда шанцов нет, а ведь войди он в замок раньше то другой полководец также стоял в относительной близости и не мог подойти, и раньше открытые ворота теперь грозно стоят с поднятыми флагами.

Прекрассный замок превратился в холодную крепость а самое главное что градоночальник не понимает печаль проигравшего, ведь тот сам не вошел.

@темы: Друзья, Философия, Отношения

---

Это не моё, это Клод

жизнь справедлива и не справедлива
растет ввысь как размашистая ива
вода и песок
бежать не чувствуя ног
бежать от потерь
ты главное в это поверь
розы трава
ты была не права
я не покинул тебя
это ты ушла от меня
и теперь вокруг пустота
небо и свет
свет этих пламенных лет
все уже прошло
все тобою решено
на тебя мне наплевать
я забуду тебя и не буду вспоминать
дым и кошмар
этот странный кумар
погрузился в него раз
и навсегда вошел в экстаз
прощанье...потеря
и все же я верю..я-ВЕРЮ

@темы: Друзья, Творчество

---

Полукровка

Больше всего меня бесит один человек, он должен умреть и он умрет, он не заслужил то что имел и этим не смог воспльзоваться я, и щас то что у него есть ему не должно принадлежать иначе он упустит и это, и этот человек ...

@темы: Полукровка